ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ



Р. ВИККЕРС, А. КАНЕВСКИЙ

Я снова в Москве, снова меня встречает звонкая, кипучая родная столица. Она по горло занята своими заботами, но всегда находит время для гостя. Она встречает его торжественным гулом вокзалов, увлекает в стремительный круговорот площадей, заключает в объятия улиц, опускает в лабиринт метро и возносит на вершину университета.

Я люблю этот неугомонный город, я всегда рад хоть на несколько дней окунуться в его задорную боевую жизнь, но сегодня... сегодня я избрал особый маршрут. Его указало мне сердце и эта маленькая записная книжка. На ее пожелтевших от времени страницах фамилии и адреса солдат призыва сорок первого года, моих фронтовых побратимов. Мы не виделись семнадцать лет. Все эти годы я думал о них, мечтал о встрече, да все не получалось. В каждый мой приезд Москва не отпускала меня ни на минуту. А как она нужна, эта минута встречи самых близких людей, чья дружба родилась в беде и выросла в бою.

Бой гремел от зари до заката,
Выли мины все злее и злее...
Только к ночи вздохнули ребята
И уснули в случайной траншее.



Солдат согревает родная земля,
И над ними шумят тополя.



Проходная машиностроительного завода. Я обращаюсь к дежурному.

— Вы не поможете мне отыскать Григория Голубева?

— Григория Петровича?.. Это можно!.. (Берет телефонную трубку.) Четвертый? — Передайте Голубеву, что его ожидают!..

Через пять минут в проходную врывается высокий худощавый мужчина:

— Наконец-то.

— Раньше вы прийти не могли?..

— Простите, но...

— Никаких но! Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться в министерство!.. Вас, я вижу, это ни чуточки не волнует...

— Да нет же! Меня очень волнует!.. И то, что ты не узнал меня всё с тем же задором, и то, что...

— Константин! Елки зеленые! Как же это я? Прости дурака!.. Сколько лет?

— Семнадцать!

— Сколько зим?

— Семнадцать!

Мы наперебой хлопаем друг друга по плечам. Одного такого удара хватило бы, чтобы вызвать небольшое землетрясение в Японии.

Но вот радость на Гришином лице сменяется знакомым мне недовольным выражением.

— Написать ты, конечно, за семнадцать лет так и не сумел?!

— Но ведь и ты ни строчки не черкнул!

— Нашел с кого пример брать!.. Ладно, ладно, не оправдывайся! Лучше расскажи, где ты, что ты? Эстрада - это хорошо. Выступать будешь? Молодец! А у меня, брат, плохо, хвастать нечем!.. Работаю мастером, весь день на ногах, со всеми ругайся! А тут еще взяли глупое обязательство: до Нового года дать двести процентов плана. А, по-моему, как? По-моему, до Нового года триста процентов сделать можно... Если, конечно, подойти с головой. Я просил академию прислать последние работы по холодной обработке, так по сей день не ответили. Когда просил? Не имеет значения! Ну, позавчера... Ничего, ничего, при желании могли успеть!.. Я бы сам подошел, да времени нет: по судам затаскали... Что ты на меня так смотришь? Я народный заседатель. Нечего поздравлять — посочувствовал бы!.. А тут еще неприятность: пришли три моих рацпредложения, теперь волокита — патенты оформлять надо!.. Что семья? С семьей тоже ерунда! Дочке 25 лет — все куклами занимается... Главный художник в театре кукол. Да сын тоже!.. По нехорошей дорожке пошел... Дня не пройдет, чтобы не дрался... Чемпион республики по боксу!.. Словом, все не как у людей!

— Старый ворчун! Ты ни чуточки не изменился! В сорок втором ты ворчал на ротное начальство, теперь ты с тем же азартом ворчишь на академию! Но ты остался хорошим солдатом и по-прежнему на передовой! А вот уже звонит телефон. Это зовут тебя, Гриша... Ну что ж, иди в бой! Воюешь ты, вижу, здорово, если б поменьше ворчал! А впрочем, ворчи себе на здоровье! Иной ведь кричит “ура”, а толку никакого.

— Вот черт! Поговорить с человеком не дадут! Ну, пока!

— Вечером приходи, на концерт.

— Ты сейчас куда? К Нине Павловской?.. Она теперь на железнодорожном коммутаторе работает. Я тебе запишу ее номер... Ж-2-34-48.

— Ж-2-34-48!..

Полчаса я пытаюсь безуспешно дозвониться и, наконец, когда теряю уже всякую надежду, трубка отвечает:

— Коммутатор Северной железной дороги слушает.

До боли знакомый голос. Все приготовленные слова разом исчезают.

— Я — голубь... Я — голубь... Перехожу на прием... (Долгая пауза и снова тот же голос.) — Ласточка слушает, ласточка слушает... Откуда вы?

— Я из четвертой роты, сорок третьего года...

— Костя!.. Неужели ты?.. Почему ты не отвечаешь?..

Хорошо, что мы говорим по телефону: она не увидит моих глаз.

— Да, Ниночка, это я.

— Где ты пропадал? За семнадцать лет ни одной весточки! Я же тебе письмо посылала и... сорок тонн цемента для Братской ГЭС.

— Какого цемента?

— Прости, это не тебе! Это я абоненту. Костя, дорогой, ты давно в Москве?

Она никому тогда не говорила “дорогой”. Все ждала большой, настоящей любви.

— ...Мы на Арбате живем. Я тебя с мужем познакомлю. Вместе поужинаем. У нас и заночуешь... В контейнеры.

— Где?

— Минуточку! (Абоненту.) Учебники грузите в контейнеры!.. Костя, ты просто молодчина, что позвонил! Какой ты теперь?

— Взрослый и солидный. А ты?

Я хорошо помню ее: тоненькая и стройная. Черная коса не помещается под пилоткой.

— Старая стала! Вчера даже седой волос заметила.

— Но у тебя по-прежнему молодой голос.

— Голос, Костенька, у женщин не седеет!

— Ты давно замужем?

— 14 лет. Муж у меня славный... знаменитый фокусник КИО.

— Кто?!

— Это не тебе!.. (Абоненту.) КИО вместе с бригадой завтра выезжает на гастроли. Забронируйте восемь вагонов...

— Муж, говорю, у меня славный! Детей очень любит... особенно... вагон-ресторан.

— Неужели?..

— Минуточку! (Абоненту.) Вагон-ресторан прицепите к молодежному эшелону, следующему в Сибирь... У меня ведь уже дети есть!

— Сколько?

— 25 голов молодняка.

— Сколько?!

— Это не тебе! (Абоненту.) Чего вы волнуетесь? Весь молодняк вам отгрузят вовремя!.. Двое их у меня. Один каждый день ботинки рвет, другой мыльные пузыри пускает.

Вот и нашла она и семью и любовь, за которые смело, по-мужски воевала 17 лет назад.

— Поздравляю, Нинок, и не буду тебе больше мешать! Жду вечером на концерте! Придешь?

— Обязательно! И мужа приведу и... шесть молодых слонов.

— Каких слонов?

— Индийских... Это не тебе, Костя, не удивляйся!

Я не удивляюсь. Я не удивлюсь даже, если она даст команду грузить на Северный полюс ананасы...

— Алло?.. Слушаю!.. Передаю!.. (Абоненту.) Немедленно отгрузите полтонны ананасов на Северный полюс 4!

— Ну вот, я не ошибся... До вечера!

Спит вповалку четвертая рота,
Не снимая сапог и шинелей,
Потому, что сегодня пехота
Спит впервые за эту неделю.
Солдат согревает родная земля,
И над ними шумят тополя.



— Василий Аркадьевич на заседании. Увидеться с ним невозможно.

— На фронте Василий Аркадьевич делал невозможное. Авось, и сейчас что-нибудь придумает.

— Ну что ж, мой долг вас предупредить. Идите в конференц-зал. Там сегодня встреча с зарубежными врачами: обсуждение опытов профессора Платонова.

Зал полон, только в первом ряду одно место свободно. Набравшись храбрости, прохожу и, стараясь быть незаметным, сажусь.

В президиуме на меня все же обращают внимание. Удивленно и немного испуганно смотрят на меня близорукие глаза Васи Платонова, моего старого однополчанина.

— Здравствуй, Василий, — говорю я ему глазами.

— Здравствуй, Константин, — отвечает он молча. — Неужели это ты?

— Я. Честное слово!

— Очень рад тебя видеть. Прости, что я сейчас не могу побыть с тобой, но сам видишь...

— Я не обижаюсь! Ведь ты — великий ученый, да-да, не маши рукой! Ты — великий ученый, гордость нашей роты, гордость нашей Родины.

— Ты не то говоришь! Это оставь газетам. Вспомни лучше последнюю встречу.

— Я помню. Это было в санчасти. Ты оперировал мне руку. Лейтенант говорил, что надо ехать в госпиталь, а ты сказал, что это пустяк и что сам с этим легко справишься!

— Это и был пустяк!

— Неправда! Рана была опасной. Не зря ты смотрел да меня так же испуганно, как на этом фото в “Известиях”.

— Ты сохранил эту газету?

— Еще бы!

“Вековечная мечта человечества сбылась! Советский врач Василий Платонов бросил вызов неизлечимой болезни и победил ее. Профессор Платонов — гордость мировой медицины!..”

— Опять ты не о том, не о том! Ох, скорее бы он кончал, этот англичанин!

— Пусть говорит, ведь он тебя так хвалит!

— Лучше бы он меня ругал, да поскорее!.. Расскажи же мне о... Нет, об этом надо вслух.

— Да-да! Сегодня в девять. Концерт. Приходи!

— Буду! Во что бы то ни стало!

Спят солдаты, намаявшись за день,
А вокруг еще травы дымятся...
Отойдем-ка в сторонку, приятель,—
Утром снова им в бой подниматься! Солдат согревает родная земля,
И над ними шумят тополя.


Я поднимаюсь по лестнице большого московского ресторана. Я не хочу есть, но присаживаюсь за столик. Рядом на подоконнике лежат свежие номера газет и журналов. Наверное, чтобы не скучать в ожидании официанта. Нет! Официант уже рядом!

Меню бесконечное. Но я, почти не глядя, бросаю его на стол

— Директора!

— Простите, вы чем-то недовольны?.. Тогда объясните, мы сами уладим.

— Директора сюда!

- Непонятно. Может, вы всё-таки скажете, в чём дело?

— Только директору.

Обиженный официант уходит и через пару минут появляется вместе с директором.

— Что случилось?

— Почему в меню нет селедки и овсяной каши? Почему хлеб лежит на столах, а не выдается по норме? И потом, что это за тарелочки вместо котелков? Вторые можно прекрасно насыпать в крышку... Как вы стоите?!

На щеках директора появляются капли... Кажется, это не пот...

— Костя, черт!

— Митька!

Окончательно сбитый с толку официант исчезает. Исчезает и весь пышный ресторан, остаемся только мы вдвоем — я и наш фронтовой повар Никитин.

— Ну, покажись, покажись, Митя! Слушай, где твоя шевелюра? У тебя ведь была такая пышная шапка волос!

— Сначала была шапка, потом осталась тюбетейка волос, а теперь вообще ничего не осталось! Ты женат?

— Женат!

— И ты, Брут! Гриша женат, Вася женат, все женаты!.. Один я еще держусь, но чувствую, что пули ложатся рядом! Видно, скоро и мне... Погоди! А чего ты меня о моем ресторане не спрашиваешь?

— Ну, считай, что уже спросил.

— Тогда слушай! Ресторан первого разряда. Четыре благодарности министра. Чистота! Обслуживание! Качество! Вчера праздновали трехлетний юбилей со дня последней записи в жалобной книге. Что же ты не удивляешься?

— Ты удивлял меня в сорок третьем, когда из ничего умудрялся сочинять симфонии. А сейчас — я и не ожидал от тебя иного.

— Не-ет! Я тебя все равно удивлю! Ты знаешь, что в ресторане весь персонал изучает языки. Нет, не те, что под хреном! Иностранные языки! Ага! Начинаешь удивляться!.. Ну, погоди! Сейчас я тебя добью!

Митя бежит, лавируя между столиками, как когда-то между разрывами снарядов, и, подлетев к оркестровому брустверу, что-то выпаливает.

— Вот оно что! Наша песня.

Нарушая привал наш недолгий,
Соловьи вдруг запели некстати.
А в далёком сибирском посёлке
Мать вздыхает о сыне-солдате



Солдат согревает родная земля,
И над ними шумят тополя.



Я нетерпеливо смотрю на часы. Я хочу подогнать стрелки к той минуте, когда широко распахнутся двери и войдут мои друзья. Нет, они не войдут, они вбегут, влетят, ворвутся!..

Они придут постаревшие, но юные, веселые, умные, самые родные и самые близкие мне люди!

Они придут, принося тепло воспоминаний и огонь сегодняшних дел...

Они придут, и сразу станет тепло за кулисами! Ну что ж, тогда мы перейдем в ресторан! Об этом позаботится Митя! Они придут и будут шутить, шуметь, перебивать друг друга...

Они придут!..


Они не придут!

Они погибли на дорогах войны.

Не работает на заводе ворчливый Гриша Голубев. В сорок третьем под Черниговом, ворча, что ему дали всего две гранаты, он бросился с ними под вражеский танк.

Так и не дождалась своего счастья тоненькая девочка Нина Павловская. Попав под Харьковом в окружение, вызвала на себя огонь наша Ласточка.

Не врачует больше Василий Платонов. Во время штурма Киева упал он на сырую траву и замер навсегда, удивленно глядя в небо добрыми, умными глазами.

Не чудачит в своём ресторане Митя Никитин, наш весёлый фронтовой повар. Спит он уже 17 лет где-то в степи.

На заре просыпаются реки,
На заре пробуждается ветер,
А солдаты уснули навеки
РАДИ ЖИЗНИ НА НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ Солдат укрывает родная земля,
И над ними шумят тополя.

Искусство эстрады №3 1962 г.