Роберт ВИККЕРС

Публикации в газете ПРАВДА


Дюжина моих детей (Правда, 4 ноября 1972)
Аллея жизни (Правда, 28 января 1973)
Почему чашки не летают? (Правда, 3 июня 1973)
Верните Джека! (Правда, 7 октября 1973)
Май, любовь и фантазия (Правда, 1 мая 1974)
К запуску готовы! (Правда, 1 июня 1974)
Крановщик (Правда, 21 июля 1974)
Сопротивление материалов (Правда, 21 июля 1974)
Ножичек (Правда, 21 июля 1974)
Конфликт на Лысой горе (Правда, 24 ноября 1974)
Алло, я вас вижу (Правда, 6 ноября 1975)
Что за кадром? (Правда, 1 мая 1977)
Воспитатель (Правда, 1 июня 1978)

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Дюжина моих детей
(Правда, 4 ноября 1972)



Если бы война была человеком, я бы убил ее своими руками. Я мирный человек - кузнец. Я узбек. Мой сын погиб на Украине. Жена умерла от горя.

На одном колу плетня не сплетешь, из одного полена костра не сложишь.

Я пришел в детский дом и сказал:

- Кибитка без ребенка, что лук без стрелы. Дайте мне сироту, заменю ему отца.

Мне ответили:

- Вот двенадцать детишек. Выбирай любого.

Я выбрал всех.

Привел домой, раздел, отмыл, за голову схватился.

Дети хорошие, имена незнакомые, трудные. Решил называть их по городам, откуда кто родом.

Вышло, вроде у меня во дворе вся страна собралась.

Ленинград огонь разводит, Москва плов варит, Кишинев песни поет, Таллин задачки решает, Одесса у него списывает. А я кую подковы я командую:

- Киев, помой лицо Конотопу, ты же старше,

- Рига, бери корзинку, ступай на рынок.

- Орел, беги за ней, следи, чтобы деньги не потеряла.

- Минск, за что ты опять ударил Пинск?

Кто не любит детей, тот никого не любит. Если сердце широкое, одной изюминкой можно двенадцать ртов накормить.

Я говорю:

- Дети, заучите мое имя. Очень просто: Рахматулла Саидшанович Ширмухамедов.

Дети сказали:

- Лучше мы будем тебя называть папа Ташкент.

...Молот стучит о наковальню, искры летят во все стороны. Растут птенцы, превращаются в соколов, разлетаются из гнезда кто куда.

Киев в институт поступает, все профессора плачут: как его учить, если он уже сейчас больше нашего знает? Все же выучили на доктора. В Узбекистане моря нет, в Белоруссии нет, а Минск моряком стал. Я не поверил, поехал посмотреть. Капитан мне говорит:

- Спасибо за сына. Прими почетную бескозырку.

Я отвечаю:

- Спасибо за бескозырку. Прими почетную тюбетейку.

Москва в радиокомитете работает, последние известия сообщает. Услышишь "Говорит Москва", - знай, моя дочка говорит.

Одну правду говорит. За десять лет только раз соврала - погоду перепутала.

Ленинград по моей дорожке пошел, кузнецом стал. Недавно мотор выковал - 500 тысяч лошадиных сил, а, перевести на ишачьи силы, сколько миллионов будет?

Конотоп - малым был - драчунов разнимал. Вырос - дипломатом стал, на конференциях выступает, целые страны мирит.

У детей радость - я счастлив, у них беда - мне горе. Ведь если один палец ударить - всей руке больно.

Одесса, какая красавица, до сих пор замуж не вышла. Не может себе города по душе найти - то внешность не нравится, то климат не подходит. Я говорю:

- Не вертя носом, посмотри на Ригу. Вышла за Львов, и оба счастливы.

Лягушке свой головастик лебедем кажется. Для меня - мои дети лучшие на свете.

Одно плохо - никак собрать всех вместе не могу.

Ум говорит:

- Выпущенную стрелу назад не вернешь.

А сердце спорит:

- Солнце уходит вечером, а утром возвращается.

Ночью я не сплю, вспоминаю, как мы из одной пиалы пили, у одного огня грелись, одним небом укрывались.

Я не сплю, и шайтан не спит, землю трясет. Загрохотало вокруг, словно тысяча кузнецов вместе ударили. Небо упало, рухнул дом, смерть моя пришла.

- Где вы, дети мои? Почему не идете на помощь? Видно, не суждено мне вас увидеть...

Больше ничего не помню.

Открыл глаза на том свете. Лежу в раю, надо мной аллах стоит.

- Здравствуй, - говорит, - папа Ташкент.

Смотрю: рай - это райбольница, а аллах - это мой сын Киев в белом халате.

- Тебя, - говорит, - отец, балка по голове маленько стукнула. На два сантиметра ум за разум зашел. Я тебе его уже выправил.

Осла подковывают, а он лягается. Зря я детей ругал, не забыли они меня.

Москва всем республикам про землетрясение каждый час по радио говорила. У меня толчок, вся страна вздрагивает.

Орел показал себя львом, а Львов орлом: первыми услыхали о несчастье, первыми прилетели, первыми еду-питье привезли. Пинск меня из развалин вытащил, а Минск в больницу отвез.

Пока я там лежал, лекарствами лакомился, Ленинград и Таллин мне дом построили под самые небеса.

Сверху весь город, как на ладони. Родная земля - золотая колыбель. Вся семья собралась на новоселье. Подарки принесли. Приемник "Рига", телевизор "Карпаты", холодильник "Днепр". Такой большой, что в жару там человек жить может.

Дети пришли с женами, жены детей привели. Там, где много детей, не бывает тесно.

Кишинёв поёт "Наманганские яблочки", Одесса танцует молдавеняску, Таллин выводит: "Москва моя, страна моя, ты самая любимая", а я пляшу гопак.

Соседи прибежали:

- Караул! Снова землетрясение?

- Какое трясение? Просто большой праздник.

Соседи обрадовались, стали петь-плясать сами.

Хорошее вино прибавляет веселья, хорошее слово - разума.

Мой сын Конотоп из Нью-Йорка прибыл, чтобы речь произнести.

- Леди и джентльмены, - сказал он, - от имени Организации Объединенных Наций предлагаю выпить за здоровье моего отца - мудрого и доброго кузнеца нашей большой семьи!

Все выпили, а я заплакал.

- Юноша перед смертью мечтает увидеть любимую. Старик перед смертью хочет увидеть детей. Спасибо, что вы не оставили меня в трудную минуту. Я увидел ваши веселые липа, услышал ваши звонкие голоса, пожал ваши сильные руки - и теперь могу умереть спокойно.

Дети закричали:

- Нет! Не надо! Не умирай! Живи тысячу лет!

Тут Ленинград позвонил в колокольчик:

- Зачем кричать, будем голосовать. Есть два предложения. Кто за "умереть спокойно"? Один человек. Кто за "жить тысячу лет"? Двенадцать. Живи, папа!

Пришлось подчиниться большинству.

Я не знаю, проживу ли тысячу лет, но верю твердо: наша дружба проживет дольше. Потому что: богатство - не богатство, сила - не богатство, братство - вот богатство.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Аллея жизни
(Правда, 28 января 1973)



Посвящается Долорес Ибаррури

Свежий речной ветер прорвался с набережной на аллею, растрепал шевелюры деревьев, протащил по асфальту оставленную кем-то газету, запутался в густом кустарнике.

Люди на аллее занимались своими делами: кто отдыхал с книжкой в руках, кто судачил, кто мчался во весь опор, не замечая ни тех, ни других.

Поэтому немногие обратили внимание на "Волгу", мягко затормозившую у самой бровки, на шофера, с необычной резвостью отворившего дверцу, на седую женщину, медленно вышедшую из машины.

Она неспешно пошла по прохладному асфальту сквозь птичий гомон и ребячий визг, сквозь цветенье зелени и пестроту весенних нарядов.

Она не была в этом городе целый год. За год деревья выросли, а люди помолодели. А может, это ей только кажется из-за того, что очень уж много молодежи и детворы высыпало в этот день на аллею.

Вот один из "новоселов" ревет так, что коляска под ним раскачивается, словно шлюпка на волнах. А молодая мамаша ползает рядом и шарит руками в траве.

- Он очки мои сорвал, а я без них, как в тумане...

Мальчишка орал здоровым властным криком. Мамины очки никак не влезали в его рот, и это злило крикуна.

Женщина не удержалась и попробовала помочь мамаше. Куда там! За борт коляски полетели погремушки, соски, книги по Минералогии. Зычный крик несся по всей аллее.

На этот зов прилетел молодой папаша в сбитой набекрень шляпе. Он повесил на ручку коляски две авоськи, наполненные продуктами, и взял малыша на руки. И тот, мгновенно позабыв о своих обидах на этот мир, поглядел на отца мокрыми глазами, кротко улыбнулся и четко произнес: "мама".

- Чудеса! - изумилась женщина.

- Никаких чудес! - горестно вздохнул папаша. - В вашей семье я - мама. Не зря ведь говорится: не та мать, которая родила, а та, которая воспитала. А наша мамочка, как села за диссертацию, так про нас и забыла.

Как бы в подтверждение его слов мамаша с головой и очками погрузилась в чтение книг в тетрадей, разложенных на скамейке. Папаша же принялся со знанием дела пеленать малыша, приговаривая:

- Нет у нас мамочки, зато бабушка есть. Вот приедет летом бабушка - папочка и выспится. Как папочка спит? Не знаешь? То-то. Никто не знает...

Седая женщина шла по аллее мимо пылающих клумб, мимо очереди-змейки у киоска со свежими журналами, мимо группы военных... Один из них, старший по возрасту и по званию, увидев ее, подтянулся и отдал честь. Остальные неуверенно последовали его примеру. Она знала точно, что видит этих офицеров впервые, но ответила на приветствие улыбкой.

Вдруг, как снег на голову, свалилась откуда-то девчонка в ковбойке а джинсах.

- Вы его соседка?

- Простите, чья? - растерялась женщина.

- Понятно чья, Сережкина. Он же сказал, что передаст ласты с соседкой. Мне обходной не подпишут, пока я за спортинвентарь не отчитаюсь. А он заявил, что после вчерашнего видеть меня не хочет...

Она сбивчиво выкладывала незнакомке все, что кипело в ее маленькой взбалмошной головке. То ли очень хотелось поделиться, то ли женщина добрым своим обликом располагала к такой откровенности.

- Так и сказал: не желаю видеть. То "рыбка", то "птичка", "Чебурашка", а тут - нате! Мы вместе выпускаемся, только я по кондитерскому отделению, а он по кулинарному. Вчера распределение. Ему предлагают какой-то Карачатыг или Чаракатыг - он и соглашается. А мне как быть? Я же тут почти устроилась. Здесь - город, там - пустыня. Тут - ресторан, а там - закусочная. Что я там напеку? Он на рефрижераторах помешан. Говорит, оборудуем там. кафе-мороженое. И название уже придумал - "Оазис". Только у меня спросить забыл. Гришка с Фаридом едут, и он за ними. А тут квартиру обещали. Если распишемся, конечно. А теперь пускай с Фаридом и Гришкой расписывается. В "Оазисе".

И, посмотрев на часы, всплеснула руками:

- Уже четверть второго - ни его, ни соседки, ни ластов. Все! Ухожу!

- А по-моему, стоит подождать, - посоветовала женщина.

- Ни за что! - решительно отрезала девчонка и... села на скамейку. - Еще полчаса и точка!

Мимо проходили пионеры с яркими барабанами и блестящими горнами. Бурлила посреди аллеи свадьба с новобрачными, их родными, друзьями, подружками.

- Почему гвоздик нет? - возмущалась невеста. - Я же сказала, чтоб обязательно были гвоздики!

- Попробуй их достать, - оправдывался жених.

- Попробуй не достать! - приказала невеста, и парень мгновенно испарился.

А свадьба продолжала кружиться, и от этого кружения у женщины застучало тревожной болью сердце и перехватило дыхание. Она опустилась на свободную скамейку, словно нарочно поставленную на такой случай.

Но скамейка пустовала не дольше минуты.

- Не помешаем? - спросил широкоплечий увалень в удивительно пёстром свитере.

И, не дожидаясь ответа, занял полскамейки. На оставшемся кусочке устроились двое его приятелей. Один из них - с гитарой - тотчас же принялся обучать игре на ней другого, застенчиво веснушчатого юношу в надвинутой на уши кепке.

- Безымянным пальцем левой руки прижимай вторую струну, а средним и указательным правой - оттягивай четвертую и пятую.

Широкоплечий тоже не молчал.

- Седьмым пальцем левой ноги дави на десятую струну, - острил он хрипловатым баском.

- Нет, братцы, - вздохнул веснушчатый, окончательно перепутав пальцы и струны. - Нет. Не выйдет из меня гитариста.

- Вот чудак! - пожаловался "учитель" женщине. - На пианино играет, а гитары боится.

- Пианино легче, - смущаясь, говорит тот. На лбу его выступили капли пота, он снял кепку, и под ней оказалась наголо остриженная голова.

- Дадут отпуск - на завод приезжай.

- Какой отпуск?! До отпуска еще дослужить надо!

- Будешь гитаристом - с ходу отпустят. По уставу гитаристам вне очереди присваивают звание ефрейтора и дают отпуск.

- Так у меня ж и гитары-то нет.

- Бери мою! Она уже один срок отслужила, пойдет на сверхсрочную. Ты только послушай, какой строй!

И гитарист лихо взял несколько аккордов, заставивших женщину вздрогнуть.

    ...Я хату покинул,
    Пошел воевать,
    Чтоб землю в Гренаде
    Крестьянам отдать...


- Спасибо! - сказала она удивленным ребятам и по-девичьи легко поднялась со своего места.

А идти ей было всего-то несколько шагов. Туда, где над россыпью букетов блестела золотая грань слов: "Здесь похоронены погибшие в боях с немецко-фашистскими захватчиками при защите Сталинграда..." И рядом с русскими именами - испанское имя ее сына, Героя Советского Союза, самого доброго и красивого человека в мире.

Ежегодно она приезжает сюда, чтобы побыть с ним наедине. Но почти никогда это ей не удается. В земле с ним - боевые побратимы; на земле с ней-ее друзья, знакомые и неведомые. Вот и сейчас за ее, спиной взволнованно дышит свадьба с женихом, невестой и алыми гвоздиками, не понятно как добытыми и принесенными сюда к золотым именам героев. И повторяются эти имена уважительным и гордым шепотом. И еще повторяются слова, которым она научила сына и которые он начертал своей молодой кровью на развалинах этого города. Тем словам - "но пассаран!" - не суждено было свершиться на его родине, они стали явью тут, на израненной, непокоренной сталинградской земле.

Замерли в почетном карауле деревья. И волжский ветер замедлил свой бег, нежно обнял седую женщину-мать и застыл на миг с нею вместе у обелиска...

Вот и все. А теперь - в гостиницу. Только перед этим - еще один взгляд на весеннюю аллею.

Папа, по прозвищу "мама", убаюкивает малыша:

- Потерпим еще годик, мамочка защитится, потом папочка засядет за диссертацию.

Девчонка-"чебурашка" дождалась своего кулинара с ластами. Судя по их лицам, дело у них кончится миром.

Стриженый допризывник все уверенней ударяет по гитарным струнам, в три голоса звучат довольно ладно:

    Новые песни
    Придумала жизнь...
    Не надо, ребята,
    О песне тужить.
    Не надо, не надо,
    Не надо, друзья...
    Гренада, Гренада,
    Гренада моя!


Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Почему чашки не летают?
(Правда, 3 июня 1973)



Я очень люблю детей и решил написать о них рассказ. В поисках необходимого жизненного материала я направился в ближайший детсад, где меня встретила солидная и строгая воспитательница девятнадцати лет от роду.

- Мы играем, - серьезно сообщила она.

- А меня примете?

- Если не будете шалить. И я окунулся в веселый водоворот беззаботного детства, с каждой минутой теряя по году своего ненужного здесь возраста.

Первыми мое внимание привлекли девочки, кормившие своих кукол салатом из одуванчиков.

- Как зовут твою куклу? - спросил я у одной из них.

- Феня.

- А твою?

- Эльвира.

- А эту?

- Ее никак не зовут: она - принцесса.

Мне показалось, что кукла ничем не отличалась от остальных.

- Почему же она принцесса? - спросил я.

- Потому что очень голубозастая, - снисходительно объяснила мне владелица куклы.

Не успел я сделать и шага в сторону, как на меня налетела ватага мальчуганов с деревянными саблями.

- Сдаюсь, - сказал я и поднял руки. - Только объясните мне, кто вы такие?

- Мы - неуловимые! - ответил командир, и в мгновение ока исчез вместе со своим отрядом.

Только двое остались на площадке. Они были привязаны скакалками к ножке скамейки.

- А вы кто такие? - поинтересовался я.

- Разве не видно? - спросил мальчик, который был повыше ростом. - Я - конь.

- А я - понь, - представился второй, ростом поменьше.

- Отчего же один - конь, а другой - понь?

- Потому что большие лошади - кони, а маленькие - пони, - удивляясь моей непонятливости, разъяснил старший.

За низким столиком хохломской росписи, не обращая внимания на шум и возню вокруг, сидела девчушка, погруженная в рисование. Я решил взять у нее интервью.

- Как тебя зовут?

- Люда.

- А что ты рисуешь?

- Детский город.

- Почему же он детский?

- Потому что в нем все маленькое: и дома, и деревья, и петушки.

- А что это за шапочки у петушков?

- Это не шапочки, это гребешки.

- Разве ты не знаешь, что гребешки не такие. Их надо рисовать с зубчиками.

- Я знаю. Но для этого надо хорошенько дрожать. А мне сейчас не хочется.

В заключение беседы я попросил.

- Нарисуй, пожалуйста, меня.

- Я не смогу, - вздохнула Люда, - у меня нет такого высокого карандаша.

Вместе со мной за работой художницы внимательно следила веснушчатая, рыжеволосая девочка.

- А ты, рыжик, почему не рисуешь? - спросил я.

- Я не рыжик, - обиженно ответила малышка. - Просто за мной солнышко весь день ходит.

Мы пошли по дорожке. Заметив висящий на моем плече транзистор, она спросила:

- А он музыку играет?

- Увы, нет.

- Почему?

- Батарейки сели.

- А когда встанут, будут играть?

Я увильнул от ответа и сам задал вопрос:

- Ты любишь музыку?

- Очень. Я даже в субботу в театре была и смотрела "Айболита". Там обезьянки на цыпочках танцевали.

- А какая обезьянка тебе больше всех понравилась?

Моя собеседница немного подумала а ответила:

- Дирижер.

Нас увлекла за собой стайка малышей, спешившая к развесистому каштану. Там большеглазый карапуз поил из игрушечной кастрюльки воробья, случайно выпавшего из гнезда.

- Мы лечим чирикана! - возбужденно сообщил он. - За ним уже родители пришли.

На дереве тревожно чирикали воробьиные папа и мама.

- Сердятся, что он без спросу на улицу вышел, - объяснил карапуз.

Общими усилиями мы возвратили птенца родителям и отправились обедать.

...- Вадик, почему ты не ешь борщ?

- Этот борщ зеленый, он еще не поспел. Пускай поспеет, станет красным, тогда я его съем.

...- Игорек, куда ты понес мясо?

- Во двор.

- Зачем?

- Там меня ждет безмамная собака.

...- Анечка, не размахивай руками, вылетит чашка.

- Не вылетит. Это птички летают, а не чашки.

...- Юрик, зачем ты отодвинул кашу?

- Я больше не хочу.

- А кто ее будет доедать?

- Доедательница.

Подошло время тихого часа, и я решил попрощаться с новыми друзьями. Но не тут-то было. Они окружили меня тесным кольцом и засыпали градом вопросов:

- Дядя, а вы к нам еще придете?

- А Олег Попов в самом деле есть или его придумали?

- А почему кильки не вырастают?

- А правда, баба-яга - плохая девочка?

- А когда булку кусают, ей больно?

...Когда уходил из садика, ребятишки уже сладко спали в своих кроватках. Только один малыш почему-то лежал па коврике с открытыми глазами. Я подошел к нему в спросил:

- Почему ты валяешься на полу?

- Я не валяюсь, - ответил он. - Я уронился...

Вернувшись домой, я старательно записал все, что мне посчастливилось увидеть и услышать. Потом несколько раз перечитал написанное и поздравил себя с несомненной творческой удачей.

Но мой строгий редактор отнюдь не разделил моих восторгов. Усталым взглядом он проскользнул по строкам рассказа, потом печально посмотрел в мои пылающие нетерпением глаза и заявил:

- Ну играют, рисуют, обедают... Кому, кроме их родителей, это интересно?

После сокрушительного разбора моего рассказа выяснилось, что в нем нет ни волнуюших фактов, ни художественных открытий...

И вдруг я замер, озаренный счастливой мыслью. Допустим, подумал я, мой рассказ действительно не представляет интереса для современников, но пусть пройдет несколько десятков лет - и он станет настоящей сенсацией!

Возможно, сегодня игры в шалости моих малышей и вправду мало кому любопытны, но что скажет тот же редактор, когда эти малыши станут светилами науки и труда, настоящими героями двадцать первого века.

Тогда пусть кто-нибудь попробует сказать, что собранные мною факты незначительны или что я не сделал никаких открытий!

Для этого надо только подождать каких-нибудь лет тридцать.

Ну что ж, я согласен.

Я подожду.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Верните Джека!
(Правда, 7 октября 1973)



По дороге на работу он чуть не вывихнул ногу: двор был перекопан и завален трубами, бетонными блоками, битым кирпичом.

"Ничего, - утешался Алексей Константинович, - через полгода строители сдадут новый корпус, тогда заживем. А пока они на неделю отключили свет в воду, спасибо, телефон пощадили - что за "скорая помощь", без телефона!".

Не успел Спицын расписаться в журнале дежурств, раздался звонок:

- Говорит главный милиционер города а всей страны. Сейчас же верните Джека хозяину!

В хриплом "взрослом" голосе предательски проскальзывали детские нотки.

- Здравствуй, Валерик! - ответил Алексей Константинович. - Мы не можем вернуть тебе собаку, - она еще лечится.

Мальчишка звонил ежедневно, иногда по два раза. Его овчарку не удалось довезти до санстанции - она умерла в дороге.

- Машина запряжена, - доложил шофер Володя. - Куда погоним?

...Как в кино, мелькают дома, столбы, деревья.

- Военврач майор Оськин, - представился щеголеватый офицер. - В настоящее время она на ограде.

- Лосиха? - удивился Спицын.

- Именно. Хотела перескочить, во зацепилась за решетку. Это за казармой, возле пищеблока.

На железной ограде распростерлось громадное тело животного.

- Какие будут приказания? - спросил пожилой офицер, командир части.

- Придется валить ограду. Взвод новобранцев быстро, как по боевой тревоге, подкопал столбы и дружно навалился на забор.

Лосиху накрыли брезентом, спутали ей ноги веревкой. Один из солдат, верно, деревенский, прижимая голову лесной гостьи к земле, басил:

- Потерпи, буренка, потерпи.

Военврач Оськин, ассистируя Спицыну, говорил возбужденно:

- Рассказать - не поверят. Лось в наших краях, чуть не в центре города. Первый случай в моей практике!..

- Можно воспользоваться вашим телефоном?.

С пункта "скорой" Алексей Константинович получил адрес следующего вызова. И еще звонили из "суда". Главный судья города и всей страны требовал вернуть Джека хозяевам, иначе он напишет в "Пионерскую правду". Спицын вздохнул и поехал по вызову.

...За институтом физики асфальт переходит в грунтовку. Машина катит мимо совхозного поля, фруктового сада, бахчи. Важно и медленно дорогу переходит стадо.

Алексей Константинович закуривает в вспоминает свое деревенское детство, пастушьи заботы, избу, где самое теплое, самое лучшее место отводилось будущей кормилице - телушке. Вспоминает, каким восторженным взглядом встречали и провожали деревенские пацаны фельдшера, который лечил в их селе и крестьян, и скотину. Пожалуй, самыми почитаемыми людьми в деревне были этот фельдшер и школьный учитель. Может, именно поэтому Алексей и стал ветеринарным врачом, а его братишка избрал себе путь педагога.

- Что же с пчелами? - спросил Спицын у старого пасечника.

- Хандрят, Алеша. И мрут. Уже штук двести пало.

Доктор полез в улей, пощекотал пчел.

- Похоже на нозематоз.

- Ты мне попроще объясни.

- Попроще - расстройство желудка. Точный диагноз поставят в лаборатории.

- Опять фуммагиллом кормить будем?

- Ну, Андрей Филиппыч, ты уже сам профессор!

...Возле мебельного магазина Алексей Константинович попросил Володю затормозить.

- Гарнитуров нет, - не глядя на врача, отрезал продавец.

- И не надо, - успокоил его Спицын.

Продавец поднял голову, узнал, заулыбался.

- Ваш сын своими звонками не дает мне работать. Вы просили не говорить ему о смерти собаки, обещали сами сказать правду. Почему же не сделали этого?

Лицо продавца покрылось каплями пота.

- Я не могу, - промямлил он. - Когда была жена, все было иначе, а теперь... Этот пес для него слишком много значил. У меня язык не поворачивается, поймите.

- Что же будет? - спросил Спицын.

Продавец растерянно развел руками.

...Пузатый "АН" бежал по бетонной дорожке, переваливаясь с крыла - на крыло, словно вылезший из пруда на берег огромный белый гусь.

В гуле двигателей утонули звуки духового оркестра. По деревянным мосткам спускались почетные гости: знаменитые лошади, участники европейского первенства по конному троеборью.

Шведского жеребца по кличке Сиу укачало. Он испуганно шарахнулся от нацеленной на него телекамеры и уткнулся мордой в халат Алексея Константиновича. Он не стал травмировать Сиу уколами - решил успокоить прогулкой. Они шли по бетонному летному полю мимо дышащих бензином машин, вызывая у летчиков и механиков любопытство, большее, чем вызвал бы самолет самой новой конструкции.

Сиу повеселел и легко взбежал на платформу специального грузовика, где его нетерпеливо ждали будущие соперники: гнедые, вороные, серые в яблоках.

...В этой квартире он уже был дважды. Первый раз помогал разродиться маньчжурской овчарке, второй - приезжал снимать швы. Хозяйка собаки встретила его, как самого дорогого гостя.

- Динка здорова, а младенцем можете полюбоваться.

Черный лохматый щенок поднял тяжелую мордочку, посмотрел на гостя масляно-черными глазами и снова уткнулся в блюдце с молоком.

- Это хорошо, что вы его не отдали, - с облегчением сказал Спицын.

- Кому, доктор? Кому?! Сейчас модно держать собак, возьмет любой, месяц подержит, а потом бросит. Не удивительно, что столько бездомных животных. Согласитесь, если отдать, то только в приличную семью. Просили соседи - муж с женой, я отказала, им нельзя держать собаку - они целые дни спорят. Хотел взять комендант, но он холостяк, питается всухомятку, щенку это вредно.

- Тесновато у вас.

- Это верно. Да в хлопотно держать двух собак. Но щенка я отдам только в хорошие руки.

Спицын на мгновенье отбросил свою проклятую застенчивость в хрипловато спросил:

- А мои руки? Какие они по-вашему?

Хозяйка сперва растерялась.

- Вы хотите взять Уголька?

- Если согласитесь, конечно...

- С дорогой душой!

...Двери отворил худой остроносый мальчуган и вопросительно посмотрел на врача.

- Здравствуй, Валерик! Это я каждый день отвечаю тебе по телефону.

Мальчик промолчал, глаза его сверкнули злым блеском.

Спицын вытащил из кошелки щенка и вывалил его мохнатое тельце на пол.

- Это не Джек, - холодно сказал Валерик.

- Джек был очень стар. И болен.

- Где Джек?

Алексей Константинович сел на стул, расстегнул ворот рубашки, закурил и сказал:

- Он умер. Переваливаясь на толстых нетвердых лапах, щенок ковылял по паркету. Хозяин в гость молча следили за его перемещением.

- Тебе сейчас нужен друг, - проговорил Алексей Константинович. - Ему тоже.

- Как его зовут?

- Уголек.

Щенок быстро освоился с новой обстановкой, потянул зубами скатерку и опрокинул на пол кувшинчик с цветами. По паркету разлилась лужа. Валерик прошел на кухню, вернулся с тряпкой и стал вытирать пол.

- Можно, я назову его Джеком? - спросил он.

- Конечно, - согласился Спицын. - Это очень хорошее имя.

Когда Алексей Константинович уходил, Валерик смотрел ему вслед так же уважительно, как много лет назад в своем пастушьем детстве сам Алеша Спицын смотрел на всемогущего деревенского фельдшера.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Май, любовь и фантазия
(Правда, 1 мая 1974)



- ...Попробовал он рассечь тот бифштекс - вилка гнется, нож не берет - легче тарелку разрезать. "Я этого так не оставлю", - решил певец и потребовал жалобную книгу. Но перед тем, как вписать туда жалобу, зашел на кухню, чтобы увидеть злодея-повара, который это блюдо приготовил. И тут оно, чудо это самое, и произошло. Поваром была девчонка-практикантка из техникума. У нее и так все из рук валилось, а как она певца знаменитого увидела, вообще слова сказать не может. А он, на нее глядя, забыл про бифштекс, про жалобную книгу и про свои гастроли.

Рассказчица посмотрела в зеркало и увидела в нем отражения еще двух клиенток и парикмахерши, внимательно слушающих ее историю.

- Ну, а дальше что? Женился?

- А почему бы нет? Сыну уже два года. Голосистый, весь в отца. По утрам дуэтом поют: "Пусть всегда будет мама".

- Слабо верится, - сказала мастерица, щелкая ножницами - Слабо верится. Сказки Венского леса.

- Почему же сказки, - возразила вторая клиентка. - Весной и не такое случается. Одна моя знакомая почтальоншей работает. Ну, доставляет она однажды заказное письмо на второй этаж в однокомнатную квартиру. Открывает ей парень, честно говоря, из себя невидный - ростом малый, лицо в веснушках. Расписывается он в получении в начинает с ней разговоры разные заводить. Она его, конечно, отшила, потому что в ухажерах не нуждалась. За ней, знаете, сколько парней бегало!.. В общем, забыла она про конопатого, а через неделю ему опять заказное. Пришлось снова вручать. Она ему письмо, а он ей кактус, собственноручно выращенный, - парень оказался техником по озеленению... На другой день она ему бандероль принесла, а он ей сумку помог донести. Назавтра телеграмма. В кино пошли. Потом ему по два письма в день приходить стало. Привыкли они друг к другу. Девушка эта, моя знакомая, всех своих парней забыла, такой он человек хороший оказался, хоть и конопатый. Словом, в день Победы расписались. Вот такая история...

- А что же тут необычного? - спросила первая рассказчица, сидящая уже под сушильным колпаком.

- Ой, главное-то я сказать забыла!.. Письма эти, телеграммы и все почтовые отправления он сам себе адресовал, чтоб почаще с ней встречаться. Это уже на свадьбе выяснилось!

- Научная фантастика! - изрекла парикмахерша, обрызгивая лаком прическу третьей клиентки. - В жизни такого не бывает!

- Почему же не бывает? - возразила та. - Моя подруга полюбила когда-то одного человека. Из-за него она бросила учебу, поссорилась с родными. А он оказался негодяем, обманул ее, сбежал попросту... Подруга отчаялась, перестала людям верить, короче, хоть с моста в воду...

- Ой, что вы! - воскликнула из-под колпака первая женщина. - Неужто прыгнула?

- Представьте себе...

- Ну и что? Утонула?

- Вот тут-то чудо и произошло. У самого дна подхватил ее тренировавшийся в реке чемпион города по подводному плаванию и вытащил на берег. Потом он ее в больнице навещал, потом в бассейн устроил, плавать учил... Не было бы счастья, да несчастье помогло. Второй год женаты...

Парикмахерша даже расстроилась.

- И охота одним сочинять, а другим слушать! - Она усадила в кресло новую клиентку и добавила: - Лично я в эти весенние чудеса, извините, давно уже не верю!

...А из салона на улицу вышли три похорошевшие молодые женщины с весенними прическами.

Первую ожидал известный певец с сынишкой на руках. Вторую встретил конопатый техник по озеленению с тяжелой почтовой сумкой на плече. А третья устроилась позади широкоплечего парня, на заднем сиденье мотоцикла, где были привязаны ласты и маска для подводного плавания.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
К запуску готовы!
(Правда, 1 июня 1974)



Сотрудники собрались в одиннадцать ноль-ноль, опоздавших не было. Царило радостно-приподнятое настроение. Председательствующий распорядился на время совещания никого не впускать в кабинет и не соединять с ним по телефону. Усталым взглядом он обвел содравшихся и сказал:

- Приступим к делу, товарищи. Чем нас порадует главный конструктор?

- Испытания прошли вполне нормально, - отрапортовал подтянутый мужчина, глаза которого были скрыты за темными очками. - Старт уверенный, отделение ступеней четкое.

- Как ракета вела себя в полете?

- Орбита была близка к расчетной. Что же касается посадки, то, сверх всяких ожиданий, ни один узел не вышел из строя.

- Благодарю вас, - кивнул председательствующий. Затем он обернулся к седому сотруднику с двумя рядами орденских колодок на пиджаке:

- А как космонавт? Что с ним?

- Катапульта сработала чисто, - доложил тот. - И парашют раскрылся своевременно.

- Ну, что ж, - улыбнулся председательствующий. - Думаю, что заказчик будет доволен. Слово за начальником производства.

- Мы не подведем, - поднялся с места взъерошенный толстяк. - За нами остановки не будет. Пусть только материалы не задерживают. А то чепуха получается: мы выкладываемся, а они металл не обеспечивают, пластик не завозят...

- Представитель поставщиков явился?

В углу кабинета притаился маленький человек, нервно перелистывающий блокнот.

- Если вы еще хоть раз сорвете сроки поставок материалов, я вынужден буду решать этот вопрос на уровне министерства, - резко бросил в его сторону председательствующий.

- Слушаюсь, - пролепетал поставщик, прячась за блокнот, - Больше не повторится.

- У меня претензии к внешнему виду ракеты, - заявила модно одетая женщина-технолог. - Какая-то она у нас серая получается. Неужели нельзя сделать ее красочней?.. А костюм космонавта? Он должен быть ярким, чтобы можно было сразу же после приземления обнаружить его на песке или в траве.

- Совершенно справедливо, - поддержал выступающую председатель. - Запишите! - приказал он сидящей рядом стенографистке. - И последнее. Что скажут наши финансисты относительно стоимости изделия?

Начальник планового отдела доложил:

- ЭВМ оценила ракету в два рубля 85 копеек. А с космонавтом - три двадцать.

- Годится. В этом же месяце запустим ракету на орбиту.

Так новая игрушка, единогласно принятая техсоветом фабрики, была запущена в производство.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Крановщик
(Правда, 21 июля 1974)



Недавно по командировке редакции мы побывали в Одессе, где познакомились со старейшим бригадирах грузчиков Одесского порта, кавалером ордена Ленина, ныне пенсионером Ефимом Павловичем Покрасом, молодыми бригадирами, Ильичевского порта Сергеем Поповых и Анатолием Кириязовым, опытными моряками - воспитателями Флотилии юных моряков во главе с капитан-директором Борисом Николаевичем Пясковским.

Наши рассказы навеяны встречами с ними.
...Это ты бычок уронил? Ну-ка подними! Вира, говорю, окурок!.. Я не банный лист, а санитарный инспектор. И не надо шуметь! Что ты крановщик, всем известно, а что лучший - это еще вопрос. Потому что самый знаменитый крановщик в нашем порту - я, и улыбочки свои можешь оставить на проходной...

...Было это, когда тебя твои родители еще в смету не заложили. Ты сейчас за моря технику грузишь, а мы ее тогда оттуда получали. Однажды прибывает на сухогрузе котел для электростанции, игрушка весом девяносто девять тонн, что с ней дальше делать? Срочно скликаем комсомольскую ячейку. Собрание идет без секретаря: как раз той ночью его босяки-"арбузники" за складом финкой полоснули.

Инженер порта, крупный спец, говорит:

- Тут голого энтузиазма мало. Нужно выписывать портальный кран.

Я в спор:

- За кран надо платить, да и простой судна в копеечку влетит. В ответ на бандитские происки недобитой контры - даешь разгрузку мозолистой рукой! И что ты думаешь? Сняли котел с парохода лебедками, поставили на катки, подогнали "фордзон" и под красным флагом поволокли по Одессе.

Через двадцать часов стоял он у котлована, как штык. А там уже инженер:

- Стоп, братцы! Его ж надо опустить нежно, как детку, и на подошвы поставить с точностью до сантиметра. Я говорил - без крана не обойтись.

Видим, факт, спец прав: большущая для такой кастрюли яма вырыта!

Ночь на дворе, все спят - я психую. В голове стучит: кран, кран, кран... И тут меня с матраца как подкинет! Вскочил, оделся в потопал через весь город к тому котловану. Нащупал трубу и открыл водопроводный кран. К утру, когда мои мальчики явились, вода заполнила яму по самые края. Инженер за голову схватился:

- Что ты натворил?!

- А я, - отвечаю, - по вашему совету применил кран.

Дальше все пошло, как по нотам. Подвинули мы котел, спустили его на воду. Плавает он себе, а мы воду помпами откачиваем. Так потихоньку и опустили.

Вот с тех пор меня и прозвали "крановщиком". Конечно в шутку. Это потом я уже на кран сел, когда у меня Ким родился. Конечно, ты его знаешь - Ким Гайдай, он сейчас в Ильичевске большой человек, но окурки не кидает. А где твой бычок? Поднял? То-то.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Сопротивление материалов
(Правда, 21 июля 1974)



...Значит, о нашем методе он уже рассказал? И о выполнении пятилетки тоже? А об экзамене по сопромату - нет? Тогда я вам расскажу.

У меня в бригаде сорок четыре хлопца - и все учатся. Кроме него. "Зачем оно мне надо?" - его слова. Работает он классно - это да. А учиться - трактором не затянешь. Но я его таки заставил в вечерний техникум поступить. А он на первой же сессии - три тройки, два хвоста. Последний экзамен - сопромат, Толик уперся: сдавать не пойду. Преподаватель, видите ли, зверь, а он ни на одной лекции не был. Срам на весь Ильичевск. В конце концов он мой родной младший брат. "Зачем оно мне надо!"... Что же, мне за тебя сдавать идти? Смотрит нахальными глазами:

- А это идея...

И что вы думаете? Я пошел-таки вместо него на этот сопромат. "Зверь", к счастью, обмана не разгадал, он, когда мою, то есть его, зачетку раскрыл, чуть не заплакал. Вопросы в билете были, как семечки. Но этот балбес Толик, он же умолял, чтоб я "не высовывался", больше тройки не получал, а то преподаватель сразу заподозрит неладное.

Я со стыда глаза за темные очки прячу, а начинаю мямлить и заикаться... Цирк! Люди на тройку знают, а из кожи лезут, чтоб пять получить. Я - наоборот. И добился.

- Трудно мне смотреть на ваши мучения, - говорит "зверь". - Получайте тройку.

И смотрит на меня при этом, как на дефективного.

Тут мои нервы не выдержали. Что ж это выходит? Из-за этого лоботряса я должен такое издевательство терпеть?

- Разрешите, - говорю экзаменатору, - вытащить мне еще один билетик.

- Зачем же? Вы и так себя проявили.

- Извините, - говорю, - но мне хочется еще себя проявить.

- Ну, что ж, тяните. Сопромат - это же мой любимый предмет, я его, как стихи, на память знаю. Начал я отвечать, увлекся так, что не только на нужные вопросы ответил, а и на те, что в первом билете были. И еще кое-что такое рассказал, чего и преподаватель, по-моему, сам не успел выучить. Он ахнул.

- Спасибо, - говорит, - за ценную информацию.

И собственной рукой переправил тройку в зачетке на пятерку. Проводил до выхода и поинтересовался:

- Что ж вы сначала растерялись?

- Настроения, - говорю, - не было.

Толик, когда про все узнал, перепугался:

- Я ж тебя просил больше тройки не получать.

- Прости, - говорю - тупости не хватило.

Короче, в техникуме его поздравляют, в порту "молния": "Учитесь у Гайдая!".

Жена Толика говорит сыну Жорке:

- Будешь заниматься, как папа, может, наконец, во Флотилию юных моряков примут.

Представляете, каково Толику? Разозлился.

- Я, - говорит, - тебе, Ким, это припомню. Теперь хочешь не хочешь, а учиться придется.

Это я рассказал, конечно, не для печати. Сами понимаете, неудобно: у передовиков производства - такое пятно в биографиях!.. Тем более, что обсудили уж этот случай. И наказан я. Да все равно каюсь, каюсь...

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Ножичек
(Правда, 21 июля 1974)



...Капитан распустил юных моряков побродить по городу, посмотреть на заграничную жизнь. Кто купил мороженого, кто значки. А я вдруг вижу в одной витрине блестит что-то на солнце. Подошел ближе - там финка. Клинок стальной с желобком, ручка из пластмассы в виде русалки, конец света!

Зашел я в магазин, раскрыл разговорник для трех языков, перед рейсом купил, и чешу:

- Тейк ми дизе месер, мадемуазель!

Старушка-продавщица на меня посмотрела с уважением, наверно, за знание языков, и дала мне ножичек и еще чехол впридачу, которого на витрине не было.

Васька Трусов, мой дружок, тоже семиклассник, как увидел, чуть не упал.

- Жорка, - говорит, - от капитана влетит тебе, точно, за такой "импорт".

Этого мне, думаю, только не хватало. Ведь меня и так во флотилию со скрипом взяли из-за тройки в табеле, а потом чуть не выгнали из-за сигареты.

Стою на вахте, переживаю ие заметил, как капитан сзади подошел.

- Что это у тебя, Гайдай, - спрашивает, - сегодня курсограмма скачет?

А я ему о своем:

- Товарищ капитан, ножик - это вещь для моряка нужная?

- Смотря какой.

- Финский, что надо.

- А почему ты об этом спрашиваешь?

- Просто так, для кругозора.

- После вахты, - говорит капитан, - принесешь свой кругозор мне в каюту. Ясно?

Я выкручиваться стал:

- Да нету у меня никакого ножа. Я просто интересуюсь... Нахмурился кэп.

- Принесешь ножик, - говорит, - получишь обратно после рейса, нет - пеняй на себя.

- А вы точно вернете?

- Даю слово. Сменился я с вахты, вынул финку из-под матраца, притащил капитану.

Потом я про нее даже забыл - очень интересно в плавании было. Особенно в Бургасе, это в Болгарии. Там к нам в гости пришли их юные моряки, наш ансамбль "Юнга" концерт дал, потом мы канат перетягивали. Когда прощались, я восемь адресов записал.

Перед прибытием в Одесский порт я зашел к Капитану. Он, как увидел меня, загрустил.

- Неохота, - говорит, - эту штуку тебе отдавать. Ножи еще никого до добра не доводили.

- Так мне ж он только для форсу...

- А если в дурные руки попадет?

- Что ж мне, по-вашему ее за борт выкинуть!

- Именно об этом я и хотел тебя попросять.

Тут я не выдержал:

- Товарищ капитан! Вы же слово дали!

Вздохнул он, наклонился чтоб открыть нижний ящик стола, - и тут я заметил, что рука у него вроде не может разогнуться, и от кисти до локтя шрам, как красная ящерица.

Не удержался я, спросил:

- Это во время войны вас?

- Да нет! - ответил капитан. - В молодости бандиты-арбузники финкой полоснули.

...Я стоял на верхней палубе и смотрел на нашу красавицу Одессу. По радио гремело: "Для встречи с городом-героем всем юным морякам надеть парадную форму!"

Вынул я из кармана свою финку, посмотрел на нее в последний раз и опустил за борт.

А чехольчик себе оставил. На память.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Конфликт на Лысой горе
(Правда, 24 ноября 1974)



Что там ни говори, а гоголевские персонажи и в наше время не перевелись. С одной такой персонажихой, например, я лично столкнулся, когда Лысую гору застраивал. А Чего ты улыбаешься? Думаешь, сочиняю? Ты сперва выслушай, а потом улыбочки строй...

Представляешь картину: весь район без пяти минут сдан, а на одном чертовом участке стоит халупа, от ветра трясется, крыша на окна сползла, а снести ее не моги. Все люди как люди, перебрались на новые квартиры, еще спасибо сказали, а одно семейство уперлось - и ни в какую. То им пейзаж не подходит, то этаж не годится, а то кладовка не нравится: поросенок в нее не влазит. Ты, конечно, понимаешь, что дело тут не в пейзаже и не в кладовке. Просто окопалась там коммунальная Солоха и под свой снос хочет урвать побольше.

Собираю я, значит, своих орлов, ставлю задачу:

- Приступить к мирным переговорам.

Вооружились мы соответствующей документацией и под белым флагом вступаем на ее территорию. И тут начинается цирк: она собак с цепи на нас спускает. А псы будь здоров: один, как автобус, другой - как троллейбус. Повезло нам, что сварщик Валерка по этой части маэстро высший класс: три года в пограничниках служил. Через час он им: "Лежать!" - они в лежку, он: "Служить!" - они на задние лапки; он: "Ату" - они на хозяев... Я, конечно, это дело пресек. Какая она ни есть Солоха, а на провокации поддаваться нам нельзя. Но и по-хорошему с ней толку не добьешься: таким ведь собственная кошка дороже, чем государственный слон. Обмозговал я ситуацию и даю приказ:

- Провести нулевку и приступить к монтажу под прикрытием темноты.

И вот ночью окружили мы хибару, ударили по ней прожекторами и при помощи техники, а техника у нас будь спокоен, проложили траншею под ленточный фундамент. При этом снесли все выселенные комнатушки, а Солохину квартиру пальцем не задели. К утру её жилье на площадке только и осталось, стоит на двух опорах, точь-в-точь избушка на курьих ножках. А вокруг - готовый фундамент.

Ты думаешь, чертова баба отступилась? Куда там!

- Спасибо, - говорит, - мальчики, что наконец приступили к стройке. Теперь-то мне исполком ордера принесет, какие я захочу. А нет - я ваш фундамент под забор использую и за каждую поврежденную курицу по тыще рублей через суд взыщу.

- Что вы, тетя, - мы ей отвечаем, - у нас и денег таких не наберется.

- Ничего, - говорит она, - Продадите бульдозер!

Разозлился я дико, а ты же знаешь, я когда разозлюсь, меня ничто на свете не удержит. Даю команду приступить к монтажу, не дожидаясь сноса. Причем халупу не трогать, чтоб закон не нарушать. Работаем в две смены, пыль столбом, прожекторы жарят, кран гудит, конец света, а она хоть бы хны.

- Посмотрим, - говорит, - чья нервная система крепче.

Понимает, пережиток прошлого, что и нам не сладко. Посуди сам, о каких рекордах может идти речь, если на крановой стреле ее белье сушится, в бетономешалках куры несутся, а из-под самосвалов черные коты скачут.

Дошли до второго этажа, хлопцы взмолились: невозможно работать, запахи из ее бесовской кухни распространяются по стройплощадке, сбивают с трудового ритма. А жарит она, надо тебе сказать, яичницу на сале. Что делать? Пришлось по два обеденных перерыва в смену объявлять.

- Держитесь, - говорю, - братцы, пройдем эту зону - легче будет.

Поднялись на третий - и, правда, полегчало, запахов убавилось, зато дым из ее печки попалил сплошной завесой, ни земли, ни неба не видать...

Решил я расколоть их вражеский лагерь. Андрею Филипповичу, нашему арматурщику, поручил взять на себя Солохиного мужа, они примерно одного возраста. И что ты думаешь? Познакомились они, покурили, выпили пивка и выяснили, что в войну вместе наш город освобождали. Тут Филиппыч взорвался.

- Что ж это выходит? - заявляет он этому типу. - Когда-то мы с тобой вместе фашистов отсюда вышибали, а теперь ты здесь вот как окопался?

Тот ничего не ответил, поплелся в хибару. Но слова эти, видно, ему в душу запали, поскольку больше он в Солохиных вылазках участия не принимал.

Это с мужем. А племянницей я лично решил заняться. На это задание все хлопцы просились, потому что она очень симпатичной девчонкой оказалась. Но у нас уж так заведено: самые трудные дела - бригадиру. Внешностью, как видишь, меня родители не обидели, язык привешен и на зарплату не жалуюсь.

Преподношу я ей, как положено, цветы, приглашаю на вечер в наш клуб. Встречаемся там в аккурат под моим портретом. Ты же знаешь, в клубе моих портретов штук десять... Не заметил? Ну, может, часть вынесли. Словом, посмотрели самодеятельность, выпили молочный коктейль, а на танцах, во время хали-гали, я у нее спрашиваю:

- Что же вы, Манечка (ее так звать), свою цветущую молодость на частный курятник тратите?

Девчонка в слезы:

- Как же, - говорит, - мне быть?

Тут и я раскис, забыл про дипломатию. Пошла, понимаешь, лирика крупным блоком.

- Бросай, - отвечаю ей, - свою тетку и переходи в мою бригаду. А жить в общежитии можно.

Словом, и Манечку откололи, и мужа просветили, а Солоха не сдается. Ее халупа уже в новостройку вмонтировалась, мы до крыши дошли, внизу отделочники работают, а она ни с места.

- Мамаша, - прошу, - ваше дело гиблое, кончайте безобразие, выбирайтесь рада бога!

- А я, - отвечает, - как и ты - ни в бога, ни в черта не верю.

Тут новая беда: появляются корреспонденты телевидения. Ведут они репортаж со стройки и, конечно же, натыкаются на Солохин блок. А там в тот момент, по понятным причинам, ни света, ни газа, ни горячей воды. Они удивляются:

- А мы и не знали, что у вас этнографический музей действует! Как приятно видеть на фоне современного строительства уголок далекого прошлого!

Я и рта раскрыть не успел - откуда ни возьмись Солоха.

- Я вам покажу музей!

И выплескивает прямо в эфир все свои наглые претензии. Вдобавок нас же обвиняет, вроде мы ее, разнесчастную, до такой жизни довели. Так расходилась, что пришлось ее чуть не трактором от телекамеры отрывать.

После этого инцидента муж ее, уж на что смирный человек, и тот взбунтовался.

- Осрамила ты меня, - говорит, - на весь город!

Собрал свои пожитки и ушел из дому в неизвестном направлении. А Солохе хоть бы что!

- Это, - кричит, - только цветочки! Обо мне еще художественный фильм снимут, а играть меня будет артистка Вертинская!

Не выдержал я, пошел в райисполком и прошу:

- Вася, спасай!

Вася - это ваш председатель исполкома, мы с ним в одной бригаде раньше работали.

- Вася, друг, дай ты ей любую жилплощадь, чтоб она ей подавилась!

Короче, сдали мы дом комиссии с оценкой "отлично", как всегда, а Солоха в нем двухкомнатную квартиру отхватила. Но история на этом не кончается. Получила она вроде, чего добивалась, живи и радуйся. Нет, брат, муж ушел, я тебе говорил. С Маней мы расписались, живем в общежитии. Соседи по дому все Солохины художества знают, с ней не здороваются. Живет она одна-одинешенька, поругаться и то не с кем, а при ее характере это ж гроб.

Разыскала она меня и взмолилась:

- Переходи с Маней ко мне жить, а то я сама на себя жалобу в нарсуд подам, чтоб у мена квартиру отобрали.

Сердце не камень, пожалели мы её, перебрались в квартиру собственного производства. Что тебе сказать? Солоха изменилась - не узнаешь. Настолько человек перевоспитался, что мы ее техником-смотрителем дома сделали, обратили, так сказать, ее энергию на мирные цели... Работает на совесть, а в свободное время с мужем своим встречается, выясняет отношения.

Не веришь - приходи в гости, я тебе и дом покажу, и с Манечкой познакомлю, и с Солохой, извини, Серафимой Прохоровной. И, пожалуйста, не смейся! История достоверная. Я ведь, друг, если что совру, так только для облицовки, а основа у меня - железобетон.

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Алло, я вас вижу
(Правда, 6 ноября 1975)



Флаги и транспаранты украсили город, заблистали гирлянды из разноцветных лампочек, на главной магистрали поднялись трибуны...

Многолюдно в почтовых отделениях, на переговорных пунктах. Влечет своей необычностью слово "Видеотелефон". Посмотрим, что происходит там, за дверьми с этой надписью?..

Люди в зале, ожидания несхожие, и заботы у них разные. Общее, пожалуй, то, что все они явились сюда, руководствуясь принципом: "Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать". А уж если можно сразу и увидеть, и услышать...

Высокая девушка теребит платочек в ожидании свидания с сержантом, знакомым ей лишь по переписке. Парень грамотный, а что если ростом он ей до плеча? Через несколько минут на экране предстанет перед ней геркулес с коллекцией значков на груди, и все сомнения улетучатся.

Озабоченный, архитектор ждет встречи с заказчиками, у которых серьезные претензии к его проекту колхозного клуба. Они разберут по косточкам чертежи, и бедняга поблагодарит технику за то, что на черно-белом телеэкране не видно, как он краснеет.

У пожилой пары свои заботы! Сын нашел себе невесту в Узбекистане. Ладно, это его дело. А вот каковы её родители? Пока не увидим - нашего согласия не жди. Сейчас состоится эта встреча, и новая линия коммуникации свяжет известных музыкантов с не менее известными узбекскими хлопкоробами...

В кабину упругой походкой вошел немолодой человек в модном костюме. Легким движением руки он поправил бабочку на шее и стал нетерпеливо постукивать длинными сильными пальцами по полированному столику.

- Львов на линии.

На экране появился толстяк с усами Тараса Бульбы. Он смущенно поклонился телекамере и достал из потертого чехла видавший виды баян.

Человек с бабочкой продолжал нервно барабанить пальцами по столу.

Баянист на экране уменьшился, и рядом с ним появилась хрупкая девчушка лет пятнадцати в блузке.

- Здравствуйте вам, - нараспев произнесла она.

- Что случилось? - строго спросил мужчина.

- Поздравляю вас с праздником!

- Спасибо. И для этого вы опять оторвали меня от работы?

- Ой, не сердитесь. У меня все хорошо.

- Тогда к чему этот вызов? Мы же договорились, что я буду смотреть вас через месяц.

Девочка смутилась, потом, собравшись с духом, выпалила:

- Хочу на сцену.

- Вы снова о своем!

- Я дала слово, что на праздник буду танцевать.

- Кому вы дали слово?

- Себе.

Мужчина снова поправил бабочку и забарабанил по столу.

- Деточка моя, - заговорил он, сдерживая себя, - я же объяснял вам: чтобы танцевать, надо много и упорно работать...

- Разве ж я не работаю? - встрепенулась девчушка. - И со скакалкой прыгаю, и бегаю быстрее Рябка... Все село смеется.

- Какого Рябка? - поморщился собеседник.

- Щенка нашего так зовут, - затараторила девочка, - брат кидает шапку, а мы с Рябком за нею бегаем. Так я быстрее.

Мужчина прикрыл лицо ладонью, пряча невольно набежавшую улыбку.

- Обопритесь о спинку стула, - приказал он. - Поднимитесь на носки. Подпрыгните. А теперь - ногу в сторону и тяните носок... Еще, еще тяните...

Девочка послушно и бойко выполняла его команды. Да при этом еще успевала шутить.

- Так вы ж моего носка не видите - он за экран вылезает.

- Недурственно, - сказал экзаменатор. - Можете отдохнуть.

- Так я ж танца вам не показала.

Он покорно вздохнул.

- Ну, показывайте. Девочка радостно обернулась к баянисту.

- Тато, давайте!

Усач вздрогнул и привычным движением растянул мехи. Девочка вытянула вперед руки, развела их в стороны, уперлась в бока и засеменила по кругу, едва не задевая стен тесной кабины. Это был задорный "Казачок" с движениями и фигурами, сохранившимися с незапамятных времён. Она плясала без партнера, но это ее ничуть не смущало-она и мужские коленца выделывала. Темп все убыстрялся, девочка то вихрем налетала на экран, то исчезала за кадром. В динамике грохали удары ее каблуков. Мужчина в съехавшей набок бабочке, не отрываясь, следил за ее ногами. "Так, так, еще, ну, еще немного". Тяжело дыша, она победно завершила свое выступление.

- Ну, как?

- В ансамбль Моисеева, может, и не возьмут, - не спеша ответил он, - но танцевать будете.

- Ой, спасибочки! Можно я вас поцелую? - спросила девочка а, не дожидаясь ответа, чмокнула губами экранное стекло. Баянист низко поклонился телекамере...

...Человек с бабочкой вышел из помещения, сел в "Волгу" и по шумным многолюдным улицам направился в свор клинику. Сегодня ему предстояло провести три сложных операции. Но в ушах все ещё звучал баян, а перед глазами сияло счастливое лицо девочки.

Этой весной ему удалось избавить девочку от врожденной хромоты. Потом он ежемесячно консультировал ее по видеотелефону, изобретал упражнения, увеличивал нагрузки. Но о том, что уже завтра она сможет отплясывать "Казачок" на сцене сельского клуба, он и не мечтал. Молодец, девчонка!

Да и он тоже чего-то стоит. Словом, неплохой подарок к празднику. А впрочем, к черту ложную скромность - отличный подарок!..

Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ
Что за кадром?
(Правда, 1 мая 1977)



Аркадий Пеньков был напряжен, как сжатая пружина. За последний репортаж о праздничной демонстрация ему порядком досталось.

- Стареешь, братец, - ворчал завотделом. - За весь день ничего, кроме бригады монтажников, не отснял.

Теперь Аркадий Ильич решил реабилитироваться. Возле празднично украшенного почтамта его ожидал Женя Васин - практикант.

- Необъятного не обнимешь, - сказал ему Пеньков. - Но сегодня мы должны это сделать.

...Перед трибунами стремительно сменялись картины физкультурного парада. Мчались мотоциклы со знаменами спортивных обществ, показывали свои достижения гимнасты, акробаты. Девушки застыли на старте, готовясь к стометровке.

- Засечь с финишной ленточкой на груди! - пронеслось в мыслях у Пенькова.

Хлопнул выстрел - спортсменка рванулись вперед. Аркадий Ильич, придерживая фотоаппарат, устремился за ними. Он догнал одну, опередил другую, пулей промчался мимо третьей. Неимоверное усилие, мощный последний рывок - и он "выхватил" задуманный кадр.

Наскоро перезарядив аппарат, Пеньков потащил Васина к толпе.

Девушки с капронового комбината окружили их:

- Снимите нас!..

Но Аркадий Ильич, вытянув шею, смотрел на плывшую рядом колонну, где молодежь на ходу "качала" ветеранов.

- Девчата, родные, - взмолился Пеньков. - Всем портреты сделаю, только подкиньте и меня.

Девушки со смехом бросились выполнять его просьбу, и он с ходу, а точнее с лета, поймал в объектив парящего ветерана труда...

В колонне университета Пеньков обратил внимание на женщину лет сорока. Удивительно хороша, но, пожалуй, слишком уж серьезна.

- Доктор физических наук, - доложил практикант, вернувшийся из разведки.

Пленку Аркадий Ильич проявлял лично, не доверяя этого процесса лаборатории. Напечатав не меньше сотни, он выбрал дюжину лучших. Потом второй тур - и восемь фотографий легли на стол. В результате третьего тура комиссия, состоявшая из Пенькова под председательством Пенькова, отобрала три "верняка".

- Молодец, - не удержался завотделом. - Внушительная панорама! Критика явно пошла тебе на пользу... Кто же эти люди?

Женя Васин, роясь в блокнотах, стал отыскивать нужные заметки.

- Это ветеран труда, мастер Бобошко Василий Георгиевич.

- Хорош, - залюбовался героем завотделом.

- Девушка - мастер спорта, Бобошко Ирина.

- Очевидно, однофамильцы, - предположил Пеньков.

- А доктор наук?

- Бобошко Анна Васильевна.

- М-да... - процедил заведующий. - Ты, я вижу, неисправим. Прошлый раз - бригада, теперь - семья.

- Роковое совпадение, - бормотал незадачливый фоторепортер.

...Редактор журнала, внимательно изучив снимки и подтекстовки, хлопнул ладонью по кипе гранок.

- Лихо! А чья идея - показать праздник через одну семью?

- Стараемся, - скромно подался вперед завотделом.

Пеньков не обиделся. В его голове уже рождался новый замысел,

- А что, если снять всех Бобошек за праздничным столом?

- Годится, - сказал редактор. - Пойдет на обложку!

Роберт ВИККЕРС
Воспитатель
(Правда, 1 июня 1978)



В раскрытое окно брызжут солнечные лучи. Небо над городом чистое, как его глаза.

- Сегодня идем в парк, - говорит он, дожевывая завтрак.

Едва не скатившись со стула от радости, я спрашиваю:

- А меня возьмешь?

- Если будешь слушаться.

Я торжественно обещаю вести себя хорошо и, наскоро собравшись, нетерпеливо топчусь у дверей.

- А с мамой попрощаться? Какой он воспитанный!

В лифте я поднимаю его на руки и он нажимает кнопку. Сам он не дотянется, ему ведь только четыре года.

- И три месяца, - не забывает уточнить Вадька.

Он в десять раз младше, но вдесятеро толковее меня. Я так считаю вовсе не потому, что он мой сын. Его уважают все. В троллейбусе незнакомый человек, уступил ему место.

- Садись к окну, герой.

А как его не уважать, если он может ответить на самый заковыристый вопрос.

- Кто на земле живет?

- Люди.

- А в воде кто плавает?

- Рыбы.

- А в воздухе летает?

- Карлсоны.

Он удивительно силен. Двадцать четыре раза подряд взбирался по крутой лесенке на железную горку и съезжал вниз. И не устал ни чуточки.

Заметил, что я скучаю:

- А ты хочешь съехать?

- Да нет, - мямлю я.

- Неправда, - возражает он. - Тебе очень хочется, только брюков жалко.

Он видит меня насквозь.

Я поглядываю на будку с мороженым, которое жена давно не позволяет мне есть. Прочитав мои мысли, говорит:

- Купим?

И совершенно непонятно, почему "спасибо" за вкусное эскимо говорит он мне, а не я ему. Наверное, просто потому, что он вежливее меня.

Потом Вадик взбирается на карусель, усаживается в микроавтомобиль и полчаса мелькает перед моими глазами. У меня голова кружится от смотрения на эту пеструю центрифугу, а ему хоть бы хны.

На карусели он успел познакомиться с девчонкой.

- Мы идем собирать цветы. Жди меня на скамейке.

Я жду. Я ведь обещал слушаться.

- Ой, тут червяк - пищит что есть силы девочка.

- Не дави.

- Так он же противный.

- Ну и что? Его дома ребенки ждут.

Он очень добрый человек. Вокруг него куча малышей. Сын показывает фокусы.

- Что у меня в руке?

- Камешек.

Он зажимает кулак и просит соседа:

- Дуй сильнее. Малыш надувает щеки.

- А теперь смотри, - говорит Вадик и, помахав руками, разжимает другой кулак. Камня там, действительно, нет.

В прошлое воскресенье он водил меня в цирк. Там шла грандиозная программа иллюзиониста Кио. Но до такого трюка и Кио не додумался.

В газетном киоске я покупаю "Огонек". Возвращаюсь к скамейке, гляжу по сторонам - Вадьки нет. Метнулся в один конец парка, в другой - не вижу. Беда! Вокруг тыща детей, а мой пропал. Сердце колотится погремушкой, на носу выступает пот. Я потерялся! Что мне без него делать? Как жить? Я чувствую, что готов зареветь на весь сад, на весь мир. Сынок!

Он, как ни в чем не бывало, сидит на скамейке и болтает замазанными сандаликами.

- На минуту тебя нельзя оставить, - ворчит Вадим. - Я же велел ждать на скамейке...

Я виноват, но он не злится - видит, что переживаю.

- Ты, пожалуйста, маме об этом не рассказывай, - прошу я.

По дороге домой мы, как обычно, заезжаем на днепровский склон и подходим к памятнику Славы.

- Тут спят солдаты, которых фашисты застрелили, - объясняет мне сын. - А огонь горит, чтоб они грелись, когда холодно. Им каждый день надо приносить цветы. Они ночью проснутся, увидят цветы, и им будет приятно...

Мы оставляем свой букетик на гранитной плите.

Дома после обеда он выволакивает на середину комнаты ящик, набитый обломками машин и самолетов, потерпевших крушение по его вине. Судя по бодрым песням, которые долетают до моего слуха, ему очень весело. А мне без него скучновато.

- Вадь, - ною я. - Иди ко мне.

- Никуда я не пойду, - строго отвечает он. - Ты же видишь, я работаю.

За час работы он успевает построить катер на подушке с дивана, которая определенно надежней, чем воздушная подушка, и реактивный вертолет, который полетит на солнце.

- Зачем? - удивляюсь я.

- Морковку повезет.

- Кому?

- Солнечным зайчикам. За окнами вечер.

- Я пошел спать, - сообщает сын. - А ты?

- Еще почитаю.

- Если ты опять будешь читать до ночи, - хмурится он, - я... я... не возьму тебя другой раз гулять.

А вдруг и вправду не возьмет?

Постояв немного на балконе, я отправляюсь в постель.

Он ведь очень строг, мой маленький воспитатель. Строг, но справедлив.