Р.ВИККЕРС
ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН
1.
"Мой дядя самых честных правил..."
Всё, как у Пушкина идёт,
И даже дядю я оставил -
Пусть не болеет, а живёт.
Мой дядя жив, Онегин дышит,
И продолженье автор пишет.
Как изменился белый свет
Всего за сотню с лишним лет!
Онегин, старый ваш знакомый,
А мне он просто друг и брат,
Попал служить в Калининград.
Покорный воле военкома,
Как Чацкий, "с корабля на бал",
Онегин в армию попал.
2.
Он жил без тягот и без денег
До девятнадцати годов,
Конечно, к армии бездельник
Был совершенно не готов;
Но человек предполагает,
Военкомат располагает.
Расположит военкомат
Онегина в Калининград.
Он смотрит в зеркало бедняга,
И сам себя не узнаёт,
Он без волос совсем не тот -
Хер без яиц, древко без флага,
Я бы об этом не писал,
Когда бы сам не испытал.
3.
Да тут и спорить бесполезно:
У вас ведь дрогнула б душа,
Когда машинкою железной
Вас стригли зло и не спеша,
И вниз летели только клочья
(Стихом бессилен тут помочь я).
Довольно тягостных мучений,
Пора герою в дальний путь.
Перед дорогою хлебнуть
Успел порядочно Евгений,
И на вокзале, как и я,
В вагон садился в доску пьян.
4.
Поехал он, не понимая,
Куда, зачем ему катить,
На остановках успевая,
Лишь выпить, но не закусить.
Он пил в лавчонке на перроне,
В столовой, в тамбуре, в вагоне,
И в Гомельском буфете пил,
Там чуть в район не угодил.
А в Вильнюсе в толпе вокзала,
Не дав ни охнуть, ни вздохнуть,
Казённый дом и дальний путь
Ему цыганка нагадала.
Онегин слушал, хохотал
И кошелёк опустошал.
5.
Он от такого состоянья
Весь путь избавиться не мог,
И протрезвился только в бане,
Где он до косточек продрог.
Кому не довелось помыться
В солдатской бане - удивится;
Но я то знаю, я там был -
Водой холодной жопу мыл,
По бане бегал с серым тазом,
И после разных прочих мук,
Онегин, мой прекрасный друг,
Со мною вместе кистью мазал
Вонючей смесью волоса
На яйцах... вот так чудеса!
6.
Но вот мой вымытый приятель,
Одет, обут, как на парад...
Теперь, позвольте мне, читатель,
Вам описать Калининград.
Он раньше был восточно-прусским,
Теперь стал западным и русским.
По-русски пишет, говорит,
По-русски пьёт и материт.
Там с моря ветер гонит тучи,
И даже воздух там охрип,
Там петухи схватили грипп,
И даже коз ангина мучит.
Простуженный охрипший край,
Сырой и злой [унылый] рай.
7.
Худые тощие трамваи,
Как вши голодные ползут,
Мимо развалин вас везут.
Пишу и Киев вспоминаю.
О, Киев, Киев, дорогой! -
Крещатик, Днепр, хочу домой.
8.
Но мы оставили героя,
А он, сменив свой старый фрак,
На форму нового покроя,
Стоит и мокнет, как дурак,
А я стою с героем рядом.
И смотрим мы печальным взглядом
На форму новую. Сейчас
Я с нею познакомлю вас.
Идёт Евгений шагом чётким,
Блестит, сверкает всё кругом,
Лишь чёрный траурный носок
Всё оттеняет и обмотан!
Больной фантазии плоды...
Какие надобны труды,
9.
Чтоб описать все наши муки,
Когда сержант кричит: "Скорей!"
А ты, вложив все мысли в руки,
Считаешь только: "март-апрель",
И если б только сосчитали
Все метры, что мы намотали,
То вышла б цифра-великан,
Нулей бы было - океан,
Но, что обмотки? Лишь начало.
Забыты, сложены, сданы...
Друзей похуже ожидало,
Страшнее выпадали дни.
Вам описать их? Хорошо!
Онегин в городок пошёл.
10.
Он верен штатским был привычкам,
Без строя, без команд шагал,
Презренье к звёздочкам и лычкам
Туманный взгляд изображал.
Здесь всё ему казалось новым,
Всё оценил он бранным словом.
Без патруля и без ветрил
Герой бродил и схвачен был.
Был схвачен, в кабинет принесен,
Положен в ящик под замок,
Где в духоте вздохнуть не мог.
Был ящик тот настолько тесен,
Что он и сам не сознавал,
Живым иль мёртвым там лежал.
11.
Теперь спокойно и без шума,
Как мне ни больно вспоминать,
Картину казни опишу вам.
Секретно. Слушать и молчать!
Участвуют в печальной сцене
Дивавин, автор и Евгений;
Об этом знает кабинет,
Но он молчит уж много лет.
Сидит Дивавин на диване,
Онегин перед ним лежит,
А автор мой стоит, дрожит -
Стуча зубами, ждёт вливаний.
Дрожал, как осуждённый вор.
Начался страшный разговор.
12.
"Зачем меня вы вызывали?"
"А, это... вы не ожидал.
Вы эту гадость написали?
Не отпирайтесь, я читал.
Души доверчивой признанье -
Вас ждёт большое наказанье".
Был вкрадчив голос, мягок тон,
Но перешёл на прозу он
И начались тогда вливанья.
"Да как ты смел ... мать!
Отныне лично проверять
Я буду все твои писанья.
Ты сукин сын, короче пёс!
Дурак! Сопляк! Молокосос!"
13.
Ужасный сон! Но нет, не снится!
Мой автор тихо прошептал:
"Позвольте мне хоть объясниться...
Я не виновен..." "Ты нахал!"
"Да я..." "Молчать!" "Позвольте слово..."
"Молчать!" "Ведь я..." "Ага, ты снова,
Ты снова врать ... мать!
Молчать! Молчать! Молчать! Молчать!
Пилотки, кружки сковородки
Ты на полях нарисовал,
Что ты о бане написал?
Ты поднял голос на обмотки?
Тебе не нравится трамвай?
Ходи пешком, но не болтай!"
14.
"Онегин этот... Где он служит?
Где на довольствии стоит?"
"Его здесь нет". "Он болен?" "Хуже!"
"Комиссовался?" "Нет. Убит".
"Убит? К чему ж тогда писанья,
И жалкий лепет оправданья?
К чему возиться нам, когда
Всё, что писал ты - ерунда?
Тетрадку эту задержу я,
А ты... вы... можете идти!"
Наверно, радостней пути
Не знал мой автор! Ног не чуя,
Как конь, не видя рытвин, ям,
Пошёл в объятия к друзьям.
15.
Онегину пришлось похуже,
На свет он сразу не попал -
И, пропустив обед и ужин,
Несчастный в ящике лежал.
Вот ночь пришла. Он спать не может.
Едва оправившись от дрожи,
Евгений в скважину пролез,
Как привидение, как бес...
У тумбочки дневальный дремлет.
Его Онегин обошёл,
Дорогу в темноте нашёл,
Дневальный спит, шагам не внемлет.
Эх ты салага! Ротозей!
Евгений снова средь друзей.
16.
Я строк уж намарал немало,
Онегин, автор ваш видны.
Ведь им порядочно попало.
Но кем они окружены?
Неясно, кто их командиры -
Щадит пока их месть сатиры.
Употребляю часто я
Слова "с друзьями"... кто ж друзья?
Друзей в то время называли
Нерусским словом "карантин".
Больной Евгений мой едва ли
Мог место худшее найти.
Ему покой был нужен, сон;
А там крик, гром со всех сторон.
17.
И в психологии героя
Упадок полный зацарил,
А сам-то я, ведь я порою
До плача не завиден был.
Я полон был воспоминаний,
Боль неисполненных мечтаний,
Меня томила, я страдал,
И образ милой вспоминал,
Забыть её я был не в силах.
Я вновь тонул в её словах,
Как будто, снова ощущал их
В забитых руганью ушах.
Живём немыслимо вдали мы...
А может, мы неразделимы.
18.
Эге! Куда забрался снова.
Ведь не о том я петь хочу.
Пою приятеля младого
И множество его причуд.
Да! Только полно отступлений.
Где милый друг мой? Где Евгений?
Что делает? Рыдает? Нет?
В столовой жадно ест обед.
Солдаты говорят "рубает".
Мне б это слово обойти,
Но лучше слова не найти,
Наш опыт это подтверждает.
19.
Везде порядок одеяльный,
В казарме чистота и свет,
Приятным голосом дневальный
Сзывает роту на обед.
Хоть голос не всегда приятный,
Но громкий, чёткий, непонятный
(Как учит воинский устав).
Вмиг опустели все места,
Всё, что лежало, мигом встало,
Что бегало - в строю стоит.
Всё, что сидело - не сидит,
Всё, что болталось, в строй попало.
Восторженны, напряжены,
Все ждут прихода старшины.
20.
И он, как ангел, тихо входит.
Сияет, как великий бог,
Как деток взглядом всех обводит,
От звёздочек и до сапог.
Никто тогда узнать не волен -
Доволен он иль недоволен.
Никто не может угадать -
Прикажет гнать иль разогнать.
В своём раздумии глубоком.
Сейчас он властелин всего...
...И на челе его высоком
Не отразилось ничего.
Но чувствовал, наверно, он:
"Я старшина... Наполеон!"
21.
Внезапно он преобразился:
Глаза изобразили страх,
Лик страшным гневом озарился,
Слова застыли на устах.
Какой позор! Мы слепы были!
Сапог один стоял весь в пыли,
Верней, не в пыли, а в пыли,
И в комьях грязи и земли!
Скандал! "Отставить построенье!
Эй, ваксу, щётку и бегом!!!
Подумать только, сапогом
Испортил, сволочь, настроенье!"
22.
Пяти минут не пролетело,
Строй в коридоре вновь стоял.
"Зачем стоять?" "Не ваше дело!"
Так старшина наш отвечал.
Но, наконец, их повернули
И повели. Быстрее пули
Онегин с лестницы летел -
Здесь первым быть он захотел.
Опять "равняйсь!" и снова "смирно!"
Вновь "Шагом марш!" "Споём?" "Споём!"
Но гладко лишь в стихе моём,
А наяву не всё так мирно,
Мы в показанье сил своих
Даём три шага строевых.
23.
Поход в столовую был трудный.
Прямой дорогой не ведут
И занимает путь минутный,
По крайней мере, пять минут.
По льду, по грязи и по лужам
Идёт спецвзвод, могуч и дружен.
Хотим - споём, да так споём,
Что затанцует всё кругом!
Не захотим - пойдём без песни,
Тогда - пускай на нас орут,
Сам ротный не поможет тут,
Не станем петь и всё - хоть тресни!
Об этом после, а теперь
В столовую открыта дверь.
24.
Как львы в столовую влетаем.
Влетели. Стали у столов.
"Снять головной убор!" - Снимаем.
"Садись!" Садимся. Мало слов.
Но столько силы в криках этих,
Что мне не хватит сил воспеть их.
Слова: "Снять головной убор!" "Садись!"
Я написал по разу. Жизнь
Диктует нам свои законы,
И часто, по десятку раз
Садили, подымали нас,
Затем, что все мы непокорны -
Должны молчать, но не молчим,
Смеёмся, спорим и кричим.
1951 г.
Текст любезно предоставлен
Сергеем Васильевичем Романчиковым,
другом Р.Виккерса, служившим вместе с ним в армии.
|