Р. ВИККЕРС
А. КАНЕВСКИЙ
(Либретто сценария многосерийного телевизионного фильма) * * * Предлагаемое либретто - результат длительного изучения истории отечественной авиации и личного общения с лётчиками-испытателями. При описании испытаний самолётов, воздушных боёв и лётных происшествий авторами использовались документы летчиков и конструкторов: М. Галая, И. Шелеста, П. Стефановского, С. Курзенкова, Б. Тихомолова, А. Ворожейкина, Н. Чечнёвой, С. Яковлева и многих других. Все действующие лица будущего сценария вымышлены, но прообразами их явились прославленные советские авиаторы. Не все серии разработаны одинаково. В одних - сквозь лаконизм либретто уже проступают конкретные эпизоды, в других - эти эпизоды только намечены, но ещё не найдено их решение. Наверное, лётчики-профессионалы найдут в либретто ряд неточностей и погрешностей, связанных с особенностями лётного дела. Авторы об этом знают и при работе над сценарием надеются на опытных консультантов, которые помогут им избежать "технических накладок". А сейчас, на первом этапе работы, авторов в первую очередь волновали взаимоотношения героев и движение сюжета. Учитывая специфику телевизионного фильма, в ряде серий всё действие уже сконцентрировано на ограниченном количестве "площадок". В остальных сериях это ещё не произошло на уровне либретто, но непременно произойдёт в сценарии. Ряд ситуаций, фрагментов и характеров ещё схематичны, но авторы видят возможность при дальнейшей работе придать им жизненную полновесность и убедительность. Основа фильма - героико-приключенческая, но в нём будет преобладать остро-жанровые, и, порой, комедийные решения. "Всякое с нами было! Счастье наше в том, что совесть наша чиста: мы ни разу не свернули с курса и ни разу не предали друга..." (Сент Экзюпери). ИСПЫТАТЕЛЬ СТАРТ (первая серия) Описания этой болезни нет ни в одном медицинском учебнике. И всё же она существует, принося заболевшему десятки неприятностей и сотни радостей. Вызывает эту болезнь "лётный вирус", от которого очень трудно уберечься, особенно, если тебе восемнадцать лет и над тобой простирается бездонное голубое небо. В городок Пролетарский опасный вирус проник в виде лёгенького У-2. Он покружил над шахтными вышками и терриконами, ошеломил зрителей смелой "петлёй" и на крутых виражах обрушил на весенние улицы снегопад листовок: "Комсомол - на самолёт!" Костя Гайдай опрометью выкатился во двор, на ходу натягивая рубашку. Тёмным пёрышком, теряясь в облаках, уплывала за горизонт мечта его детства. Что составляло жизнь этого парня? Работа за баранкой полуторки при Шахтоуправлении. Первые заработанные деньги. Весёлая ватага огольцев, безоговорочно признавших его заводилой. Дружба с Ларисой Журавской, бывшей одноклассницей. И мечта о подвиге, о славе, о звании Героя, чёрт возьми! Не важно, что он еле окончил семилетку; надо же было как-то помогать матери и сестрёнке - отца ведь не было! И работал, и по дому справлялся, и хватало ещё силёнок налететь на соседские сады, где только зеленели яблоки и зло рычали собаки, и успевал явиться в городской парк и дать по шее зашедшим туда нахалам из другого района. - Отца на тебя нет, он бы тебе всыпал! - ворчала мать. * * * Покружив над городком, учлёт Виталий Шутиков ловко приземлился на аэродроме и в благодарность за удачный полёт получил увольнительную. В шикарном комбинезоне при лётных очках-бабочках он отправился в городок, нашёл записанный в блокноте адрес и постучал в двери аккуратной квартиры, где его встретили уважительные взгляды хозяина-врача горбольницы Артёма Васильевича, заботливое внимание его жены и нежное рукопожатие их дочки Ларисы... Да, да, той самой Ларисы, которую весь городок считал "Котькиной Лариской". - Поручили организовать у вас аэроклуб, - важно сообщил учлёт Виталий. - Большие дела завернём. О "больших делах" рассказывал он ей и на скамейке в городском парке. Если всё будет в порядке, через несколько месяцев он станет настоящим пилотом, а тогда: держись Северный полюс! А Лариса доверчиво делилась с ним своими заботами: отец хочет, чтобы она стала врачом, как он, а мать советует поступать в педагогический: куда податься? Нежно журчала река, мягко светила луна, с танцплощадки доносились звуки гавайской гитары, а из кустов вышел Отелло-Костя и испортил весь вечер. Он грубо отослал Ларку домой и, оставшись с растерянным учлётом, поговорил с ним "по душам". - Ещё раз увижу вместе - ноги обломаю. И не посмотрю, что ты в очках!.. * * * В Пролетарском, действительно "завертелись" большие дела. В новый аэроклуб один за другим зачастили Котькины приятели, всё чаще оставляя его в незавидном одиночестве. Сунулся и он в клуб, но столкнулся с ненавистным Шутиковым, нахамил ему, как полагается, и ушёл, хлопнул дверью. А вечером сестра Анка за чаем с восторгом рассказывала о том, что "летуны" под началом заезжего студента авиаинститута Бориса Лисицына, строят на пустыре планер. Планер страшный, костлявый, а студент ничего, симпатичный, только очень умный. - Отца на тебя нет, он бы тебе показал студента! - ворчала мать. А Косте виделось, что он сам стал умным авиастудентом, или ещё лучше, героем-лётчиком, гордо шествующим с Лариской мимо сгорающего от зависти Шутикова. * * * Утром, не спросясь в Управлении, он покатил на полуторке в область, в комитет комсомола. Приняли его там вежливо, хоть он и не был комсомольцем. Но в училище рекомендовать отказались. - У вас же аэроклуб есть. Полетай там, а потом направим. И над самообразованием поработай, не помешает. Такого удара он не ожидал. Со стыдом вспомнил Костя разговор с Ларисой: - Еду в училище, вернусь через год, не раньше. Если что узнаю, пеняй на себя! А теперь позорное возвращение. Пришлось скрываться неделю и выслушивать Анкины сообщения о том, что Виталий с Ларисой нахально встречаются на том же месте, где он застал их впервые. Котька не выдержал. Выследив изменников, он коварно проследовал за ними до ларискиного дома и выдержал ещё один удар, переполнивший чашу его страданий. Своими ушами он услыхал её слова, которые должны были быть адресованы только ему, услыхал звук поцелуя, который должен был достаться только ему. Своими глазами увидел счастливого соперника, перескакивающего через ступеньки лестницы. Гайдай не был знаком с тонкостями стратегии в вопросах любви. Тут же на лестнице состоялся серьёзный "мужской разговор". * * * Назавтра, как и следовало ожидать, взволнованная Лариса сама прибежала к нему. И они вдвоём прошагали через весь городок и явились в горбольницу, в которой работал её отец. Но дальше пошло неожиданное. Артём Васильевич провёл их в палату, где приходил в себя пострадавший после "мужского разговора" учлёт Шутиков. Лариса поставила на тумбочку корзинку со снедью и фруктами, которую тащил через весь город Гайдай, а Виталий ласково ей улыбнулся. - Это была авария? - допытывалась девушка. - И ты вёл себя как герой! Ты не воспользовался парашютом! С какой высоты ты падал? - Пустяки. Примерно, со второго этажа - успокаивал её скромный герой, победоносно поглядывая на посрамлённого Котьку. А потом в палату ввалилась шумная ватага аэроклубовцев, и о ней вовсе забыли. Перебивая друг друга, "летуны" говорили, что планер уже готов к полёту и амортизатор есть, и только из-за болезни Шутикова они откладывают первый вылет. * * * На рассвете, в сопровождении троих друзей, не предавших его, ради аэроклуба, Гайдай пришёл на пустырь, где заманчиво белел новенький планер. - Ничего не выйдет, - сказал один из дружков. - Уйма ручек и штучек. Тут мозги нужны. - Чепуха, - возразил Котька. - Полуторка сложнее. А кто лучше всех её водит? Гайдай! Натягивай усы! Хлопцы, натянули резиновый трос, Костя нажал на сектор отцепки и планер, получив свободу, рванулся с места. Первое чувство - страх. Только бы не двинуть не ту педаль! А планер уже взмыл в воздух. Только бы не "шуровать" зря ручками. А белокрылая птица уже парит над городком, лишь ветер свистит в ушах. - Лечу! - орёт Котька. И поёт: "Всё выше и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц..." Чувство небывалой радости наполняет его. Нет, это не полуторка. Внизу проплывает река, на берегу которой он встречался с Лариской, сады, куда забирался с дружками, школа, откуда его выставили и аэроклуб, куда не взяли... - Лечу! Мы ещё посмотрим, кто герой, а кто трепач! Но вот земля катастрофически поползла на героя. Поддавшись шоферскому чутью, он "зашуровал" ручками, завалил машину на одно крыло, разболтал её, перекувыркнул... Его с трудом добыли из-под груды обломков. - Да, - согласился он, скрывая боль. - Это не полуторка, факт. * * * Днём Лариса принесла в больницу две корзинки. Костю поместили в одну палату с Виталием. В одной корзинке были продукты, а в другой, кроме еды, лежал ещё и гневный ультиматум авиастудента Бориса Лисицына хулигану Гайдаю с обещанием доломать ему, Гайдаю, оставшиеся целыми конечности. И не избежал бы Костя страшной мести конструктора и планеристов, если бы не его сосед по палате учлёт Шутиков. Не выходя из палаты, они напару отправились в удивительные полёты, теперь уже во всеоружии могучих премудростей лётного дела. В больнице Котька серьёзно "заболел" авиацией. К удивлению матери и приятелей, он с неудержимой яростью стал навёрстывать всё упущенное им по молодой своей дури. Сестрёнка даже начала находить в нём сходство с Борей, который уехал в свой институт и написал ей оттуда страшно умное письмо. С Виталием они сошлись крепко, хотя о Ларисе не говорили, оставив ей право свободного выбора. Благородству Шутикова не было предела - он даже упросил начальство и взял Костю в полёт на учебной машине. И вот Константин Гайдай предстал перед комиссией по приёму в училище, предстал вооружённый безупречным здоровьем, которым наделила его природа, неплохими знаниями лётного дела, приобретёнными своим умом, и неизмеримым стремлением в полёт. И строгая комиссия признала его право на небо - училище приняло его на старт. * * * Гайдай вернулся в Пролетарский, как и задумывал в своих честолюбивых мечтах, в новенькой с иголочки форме, с курсантскими нашивками и крылышками на фуражке. - Отца нет, он бы порадовался, - всплакнула мама. Во всём блеске он переступил порог Ларисиной квартиры, приняв смущение, отворивших ему двери родителей, за немой восторг от его вида. Но причина смущения оказалась иной. В комнате и без него было немало лётчиков, друзей Виталия и много девушек, подруг Ларисы. Комната была заполнена смехом и музыкой. Лариса выходила за Виталия замуж. "ВСЁ ВЫШЕ И ВЫШЕ" (вторая серия) Так вот почему Виталий не отвечал на его письма. И как только Костя сразу не догадался, что он там, в тревожном мадридском небе сражается с фашистской мразью. Потерпи немного, дружище, и мы прилетим на помощь. Салюд, камарад Шутиков! * * * - Курсант Гайдай к полёту готов! Инструктор Щербина тщательно осматривает его, придирчиво проверяет ремни парашюта: - Зона пять, высота восемьсот, три виража, два переворота. И никаких кренделей! Первый самостоятельный вылет. Позади год теоретической подготовки, рулёжек по аэродрому, полётов с инструктором. Начальник училища Иван Акимович Фролов, взметнув будёновские усы, напутствует курсантов: - По коням! Мелькнул боевой флажок у однокашника, Илюши Дымова, рука сама нажала на сектор газа. Набирая скорость, машина разбежалась на взлётной полосе и взмыла в высоту. Можно и оглянуться. На месте придирчивого инструктора Щербины покоится мешок с песком. - Ну что, товарищ младший мешок, - обращается к нему Костя. - Как взлёт? То-то. А теперь, с вашего разрешения, одна "петля" и точка. Не разрешаете? Жаль. Но "восьмёрку-то", надеюсь, можно? Спасибо! Вы - самый справедливый из всех мешков в нашем училище! К сожалению, разговор с разгневанным Щербиной после приземления выглядел совсем по-иному: - Кто вам разрешил делать "восьмёрку"? - Мне казалось... - Молчать! Кто разрешил делать "восьмёрку"? - Разрешите ответить... - Я у вас не спрашиваю. Кто разрешил... Щербина только год назад окончил это же училище, а строит из себя чёрт знает что! Попробуй зайти к нему и поговорить запросто - отчитает, выставит и потребует зайти вторично и обратиться строго по Уставу: "Товариш младший лейтенант", и так далее. * * * Три наряда вне очереди - не самое страшное наказание. Вызов к начальнику училища - куда хуже. Не то, чтобы курсанты боялись Акимыча! Просто стыдно было являться перед ним проштрафившимся. О начальнике училища рассказывали легенды. Бывалый комиссар кавалерийской дивизии, он пересел с коня на самолёт и оказался заправским лётчиком. Единственное, что осталось у него от славного прошлого, это кавалерийские словечки, да, пожалуй, особо тёплое чувство к училищным лошадкам, которые заботливо содержались в лётном ангаре и возили топливо и продукты в столовку. Опрокинув стул, Гайдай влетел в кабинет Фролова. Тот, ни слова не говоря, завёл старенький патефон и поставил модную пластинку "Челита". Послушав немного, хмуро бросил недоумевающему курсанту: - Танцуй! - Что за шутки? - Танцуй, тебе приказываю! Гайдай задел шкаф и опрокинул ещё один стул. - Вот так ты и летаешь, - проворчал Акимыч. Вызвав инструктора Щербину, он приказал ему: - Отправьте Гайдая в увольнение. - Но он же наказан! Акимыч пропустил это замечание мимо ушей. - Пойдёшь на танцульки и научишься плясать. С твоей координацией движений я тебя, не то что на самолёт, а на водовозную клячу не посажу. * * * Для нашей Челиты Все двери открыты, Она так умна и прекрасна... Гремит на танцплощаке бойкая испанская песенка. Курсанты, как и полагается, в центре внимания. Гайдай выбирает самую ловкую танцоршу и не оставляет её ни на минуту. Он отдавил ей мамины туфли, вызвал возмущение всех её кавалеров, сбил с ног несколько пар, но освоил многое из новой для него техники танц-пилотажа. Задание Акимыча было выполнено. А Щербина не унимается. - Нельзя так резко бросать машину из стороны в сторону. - Но, ведь, в бою придётся это делать. - Инструкция не разрешает летать на предельной скорости. - А как же в бою? - Уменьшать дистанцию между самолётами в звене зпрещено! - А в бою? * * * Республиканские войска вышибли мятежников из Барселоны. Наверно, там отличился Виталий. Это чудесный парень. Настоящий боевой лётчик, не то, что Щербина! Илья согласен с Костей, только обострять отношения со Щербиной не советует. - Пойми, дурень, у него инструкция. А у тебя что? - У меня - машина, первоклассный истребитель. А у тебя что? - Гляди, чтоб тебя с неё не сняли! Это для Ильи страшней всего. Он год был техником и немало преград одолел, пока дорвался до полётов. Не зря ведь его прозвали Ильюша-Истребитель. * * * Самолёт-буксировщик с полотняным конусом ведёт Щербина. Он доволен, его группа неплохо проводит стрельбы. Вот Илья Дымов сделал 12 пробоин. По инструкции за это положено "отлично". В небе - Гайдай. - "Эвива Испанья републикана!" "Он что, таранить меня решил?" - пугается инструктор. Машина Гайдая мчит на него, преодолевая дистанцию, с которой положено начать стрельбу. Инструктор мечется в стороны, выжимает скорость. Но курсант не отстаёт, он чуть не вплотную приближается к конусу и поливает его огнём. - Но пасаран! - кричит Котька. * * * - Я считаю, что Гайдая пора отчислить из училища, - докладывает Щербина Фролову. - Он повредил своим огнём хвост буксировщика. - А сколько пробоин он сделал в конусе? - Сорок пять, но это не имеет значения. - Вы так считаете? - Акимыч задирает усы. - Значит, снова прощать ему хулиганство?.. Учтите, товарищ майор, если вы его оставите в училище, я подам рапорт в округ! * * * Щербина сочиняет рапорт. Ильюша-Истребитель носит котелок с едой другу, сидящему под арестом. А сам Костя мысленно прощается с училищем. * * * "Привет героям испанского неба!" Училище встречает старшего лейтенанта Шутикова, вернувшегося из Мадрида. Его лицо коричнево от загара, говорит он горячо и громко, размахивая левой рукой: правая на перевязи. - А почему не видно курсанта Гайдая? - спрашивает он у начальника училища. - Гайдая мы отчисляем. Наломал дров! * * * - Что ж ты натворил, друг Котька? - Что я? Расскажи об Испании! Виталий уже не кричит и не размахивает рукой. - Трудная штука война, брат. Машин у них больше - раз. Пули наши мелковаты, нужно ставить на истребители пушки - это два. Лётчики у них - асы, это тоже учесть надо. Меня сбил "Хейнкель" с двумя чёрными молниями. Я его, как тебя сейчас, видел. Сытая, самодовольная фашистская морда. Машина говорит, я за борт, а он, сволочь, не уходит, по парашюту, по мне. Республиканцы объявили приказ - сбитых пилотов в воздухе и на земле не уничтожать. А назавтра, эти палачи присылают нам ящик с нашим лейтенантом. Разрубан на куски... Кровь... Страшно вспоминать. Но одной ненавистью фашиста не возьмёшь, это я понял. Учиться надо. И летать, и машины делать, и воевать. Учиться! * * * Бывший курсант Гайдай с чемоданчиком брёл по взлётной дорожке. А небо над аэродромом чистое, как снег на площадках у самолётов. Вид у Кости был такой жалкий, что сердобольный Илья-Истребитель не устоял. В нарушение всех инструкций, он скинул в снег балластный мешок. - Была - ни была! Садись, Костик, прокачу на прощанье. На зависть Гайдаю, фигуры Ильюша выполняет отлично. Только когда шли на посадку, машина вдруг клюнула носом. Что за чертовщина? Оборвался передний амортизатор левой лыжи и она, повернувшись на оси, застряла вертикально. О посадке в таком положении и думать нечего. Что делать? - Илья! - кричит Гайдай, - тяни к земле, а я попробую её выправить. Другого выхода не было, и побледневший Истребитель кивнул головой. Ветер рвёт одежду, лицо колют ледяные иглы. Костя стал на крыло и, держась за стойку шасси, спустился и сел на лыжную ось. Попробовал выжать лыжу ногами - не поддаётся. А земля уже почти под ними. Напрягся из последних сил - и проклятая лыжа сдалась, медленно повернулась и стала на место. Посадив самолёт, Илья выскочил из кабины и бросился к другу. Костя, окаменев, стоял на лыже, мёртвой хваткой держась за шасси. Ремни, которыми он был привязан, свисали с кромки крыла. Илья понял: ремни оказались короткими и Гайдай отвязал их, иначе бы он не смог выправить лыжу. За проявленное мужество майор Фролов восстановил Гайдая в училище и объявил ему благодарность. Тем же приказом за нарушение полётных правил, Илье Дымову было объявлено двадцать суток гауптвахты. Пришлось теперь Косте таскать ему котелок с едой. ПЯТЬ СЕКУНД НА РАЗМЫШЛЕНИЕ (третья серия) ...Когда программа полёта подходила к концу, винт вдруг вышел из повиновения. Сперва он замедлил вращение, потом вздрогнул и с противным наростающим воем стал набирать обороты, затем сорвался и, как выпущенный снаряд, унёсся куда-то в сторону. Самолёт клюнул и стал валиться вниз... * * * Первые же дни пребывания в лётно-испытательном отделе Центрального Аэрогидродинамического института охладили энтузиазм друзей. Ильюшу-Истребителя определили на тяжёлый неповоротливый АНТ. - Что они, смеются! - возмущался Дымов. - Какой я бомбер? Мне скорость подавай, а тут у-у, у-у, везу... везу ... Константину пришлось и того хуже - его наставником оказался скучный и дотошный человек - Максим Докутович. Перед первым вылетом он спросил у Гайдая: - Каковы ваши соображения насчёт испытаний этой машины? - Готов совершить любой подвиг, - пылко ответил юноша. Докутович смерил его насмешливым взглядом и процедил: - Если испытатель, отправляясь в полёт, считает, что идёт на подвиг, значит он к полёту не готов. Он отменил вылет и две недели продержал Гайдая на земле, заставив его разбирать старый мотор и составлять какие-то графики. * * * ... Самолёт клюнул и стал валиться вниз. Константин выключил двигатель и вывел машину в положение планирования. Теперь повреждённый истребитель снижался, как планер, только, к сожалению, во много раз быстрее. Высота - две тысячи метров, аэродром далеко. Под ним простирался густой лес - ни полянки, ни болота. Невольно вспомнились обломанные деревья и огромная воронка от взрыва - место трагической гибели одного из испытателей. Стало жутко... * * * Илья, хоть ворчал на бомбардировщики, но летал. А Константин - колесил на истребителе по аэродромным полосам, отрабатывая рулёжки и пробежки, и по десять раз на дню выслушивал мудрые изречения Докутовича: - Прежде чем овладеть машиной, надо овладеть собой. - Хороший лётчик умеет делать всё то же, что и плохой, но, кроме того, знает, чего нельзя делать. Гайдай усвоил стиль афоризмов и однажды заявил шефу: - Хороший лётчик без постоянных вылетов может разучиться летать. Докутович согласился с его изречением и смиловался: - Завтра начнёте отрабатывать горизонтальные площадки на У-2. И вот Константин ползает по небу на старенькой машине, выполняя однообразное задание: скорость не превышать, высоту не нарушать, крен не допускать. Скука, да и только. А Докутович иронически рассматривает барограммы его полётов, где вместо положенных прямых красуются зигзаги, напоминающие Кавказский хребет. - Пока не научитесь гонять площадки - испытателем вам не быть. Терпение - неотъемлемая часть мужества. Приехала мама, навела порядок в комнате, где жили Костя и Илья, осмотрела аэродром, познакомилась и долго беседовала о чём-то с "начальником" сына - Докутовичем. После этой беседы тот приказал: - Берите машину и выполните три площадки. Заодно покатаете маму. Мать лётчика должна знать, чем занимается её сын. Гайдай удивился. До этого мама, глядя на самолёты, испуганно крестилась, а тут... - Куда мне влазить-то? А шапку дашь, чтобы не простыть?... Константин так плавно оторвал колеса от полосы, что Клавдия Яковлевна и не заметила, что они уже взлетели. Руки пилота ныли от напряжения. Он вёл самолёт осторожно и нежно, словно нёс его на руках вместе с матерью. Барограмма этого полёта получилась идеально прямой. Докутович удовлетворённо заметил: - Вот так и надо летать, как будто на каждом задании маму везёшь... ...Стало жутко. До земли - тысяча метров. Внизу - лес. Но вот, к счастью, показался его край. К счастью ли? Земля надвигается вместе с заводскими трубами, домами, детскими площадками. И снова - лесок. Аэродром где-то недалеко, но высоты уже нет... * * * Однажды Докутович представил Константина известному конструктору Ярцеву, прибывшему в лётный отдел. Ярцев увлечённо копался в груде бумаг, вываленных на стол Докутовичем. - Тут протекание кривых це-игрек и эм-зет по альфе, - говорил конструктор. - А по-моему, здесь изрядная прямолинейность, - возражал испытатель. - Когда выйдем на большие углы, можно ожидать "подхватывания". - Нет, нет, - горячился Ярцев, - После "горба" снова начнётся неблагоприятный градиент! - А разница в числах Рейнгольдса?., Вдруг конструктор круто повернулся к Гайдаю: - А какое ваше мнение, Константин Николаевич? Костя молчал. Уже не впервые он со стыдом чувствовал, как малы и ничтожны его знания, как недостаточно их для избранной им профессии. Вечерами, обложившись учебниками, он стал готовиться к экзаменам в Авиаинститут. Делал он это тайно, чтоб избежать позора в случае провала. Даже Илье не сказал. Впрочем, Илье было не до него. Всё свободное время он проводил теперь в аэродромной столовой, где сияла красотой официантка Октябрина. Началось с того, что она подкладывала ему добавку. Словно знала, что путь к сердцу Истребителя лежит через желудок... Потом стали встречаться вне столовой, несколько раз вытаскивали с собой и Костю. Но он не надоедал им своим присутствием - то ли завидовал другу, то ли неловко было видеть, как могучий Илья превращался в ручного медвежонка. Однажды, когда Константин был наедине с Октябриной, она призналась: - А ведь я тебя люблю, Костя! - Что за шутки?! - покраснел Гайдай. - А Илья? - А с Ильюшей я встречаюсь, чтобы с тобой чаще видеться. Константин разозлился. - Ты и думать об этом брось! И запомни: между нами никогда и ничего не будет. Во-первых, потому, что Ильюша - мне лучший друг, а во-вторых... Через неделю после этого разговора, Октябрина с Ильёй расписались. * * * ...Аэродром поблизости, а высоты почти нет. Ещё можно выпрыгнуть. Пройдёт пять секунд и будет поздно. Что делать? * * * - Если во время аварии лётчик сумел спасти свою жизнь - он молодец. Но ещё не испытатель... Если же он спас и себя и машину - он и молодец, и испытатель. Так говорил Докутович. Деревья, сливаясь в сплошную буро-зелёную массу, угрожающе мелькают под самым брюхом самолёта. Последние сосны на опушке кажутся выше остальных, вымахали, чёрт бы их побрал! Выпускать шасси ещё рано - машина затормозит и потеряет так необходимые сейчас метры высоты. Вернее, уже не метры, а сантиметры. Самолёт прошуршал по верхушкам деревьев. Рано... рано... рано... пора! Гайдай перевёл кран шасси до упора вперёд. Машина затормозила и буквально в следующий миг её колёса побежали по траве аэродрома... * * * Ни объятия Ильи, ни благодарность в приказе не доставили Гайдаю той радости, какую принесло ему заявление Докутовича: - Я истратил на вас сорок восемь суток и десять с половиной часов, - сказал тот, заглянув в свой блокнот. - Я совершил с вами двадцать шесть совместных вылетов и сделал вам сто пятьдесят семь замечаний. И я рад, что всё это не пропало зря. ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА (четвёртая серия) В одну из весенних ночей сорокового года поезд пересёк границу Германии. В комфортабельном вагоне разместились члены советской делегации - авиаинженеры, конструкторы, представители Внешторга - все люди солидные. Пожалуй, самым молодым среди них был лётчик-испытатель Константин Гайдай. Осталась позади наша мирная страна, сияющая огнями городов и деревень. Поезд с плотно зашторенными окнами вагонов проносился мимо затемнённых железнодорожных станций, как бы погружаясь в царство мрака и тревоги. * * * В номере берлинской гостиницы на столе валялся "случайно" оставленный, яркий журнал. На блестящей обложке красовались два фашистских громилы на фоне развалин Варшавы. Следующая страница - немецкое орудие целится в Эйфелеву башню... И дальше в таком же роде. Всё в германской столице напоминало о войне: и очериди у продовольственных магазинов, и мгновенно пустеющие под вой сирен вечерние улицы, и форменная одежда мужчин - армейская, полицейская, эсэсовская. Даже у дворников форменные фуражки. Целью делегации было знакомство с новейшими немецкими самолётами и их закупка. Чиновники Третьего рейха вели себя предельно любезно с московскими гостями. Но дипломатическая угодливость не мешала им непрестанно подчёркивать своё превосходство над иностранцами. Это сквозило в разговорах со всеми, от носильщика до конструктора. Арийцы подсмеивались над англичанами. французами, поляками, даже над своими союзниками - итальянцами. На одном из заводов "Фокке-Вульфа" Гайдая представили коллеге, плотному мужчине с лицом, пересечённым шрамом. - Курт Вильке - шеф-испытатель. Вильке сносно говорил по-русски. Без ложной скромности он рассказал о том, что награждён тремя боевыми крестами, что его самолёт с чёрными молниями уже знают во многих странах Европы. В Испании, например, он сбил двенадцать машин противника. Среди них, конечно, были и русские самолёты. Ничего не попишешь, война. Но теперь, к счастью, мы друзья, а от друзей у него секретов нет. Он рад показать русскому коллеге новую марку самолёта, который он сейчас испытывает. Машина перспективна, но довольно сложна. - Может, хотите полетать на ней? В голосе явная издёвкаю. Черные молнии! Значит, это он сбил Виталия в Мадридском небе. Значит, это его самолёт поливал огнём мирные испанские деревни... - В машине оригинальная система охлаждения, а масляный шланг проходит через... - Разберусь! Константин сел в машину. включил двигатель. - От винта! Самолёт оторвался от полосы нехотя, как непокорный конь. Гайдай наращивал скорость, чувствуя, как незнакомая машина постепенно подчиняется его воле. До чего всё-таки удобно у немцев расположены все приборы - и не хочешь - увидешь! Мотор гудит ровно, вселяя уверенность. Петля. Получается. Иммельман - пристойно. Любимый Гайдаем штопор. И снова - набор высоты теперь уже на предельной скорости. И вершина испытательного искуства - пике с выходом на горизонтальный полёт перед самой землёй. Вилке прошибает холодный пот. Самоуверенность как рукой сняло. Он встречает самолёт, вскочив на полосу, размахивает руками, поздравляет. * * * - Я пью за русского аса Гайдая! - провозгласил вильке на банкете. - Сегодня он доказал, что он - один из лучших пилотов в Европе. Я не хотел бы встретится с ним в бою. За дружбу, господа! Они сидели рядом. Приходилось улыбаться, чокаться, произносить ответный тост. А в мыслях вопросы: почему они так откровенны? Для чего показывают несомненно новые машины? Зачем продают их нам? Неужели это начнётся так скоро, и они уверены, что мы не успеем извлечь уроки из их секретов?.. В заключение банкета любезные хозяева хором исполнили для русских гостей песню о Стеньке Разине. * * * Через несколько месяцев закупленные немецкие самолёты прибыли в Советский Союз. На аэродроме НИИ ВВС их ждали с нетерпением. Каждому хотелось поскорее познакомиться с зарубежными новинками. После первых полётов испытатели собрались в летней комнате для обмена впечатлениями. - Что долго говорить! - восторженно заявил Илья. - Летают здорово. Не капризны, в управлении просты. Словом, молодцы немцы! Константин грустно посмотрел на друга. - Чему ты радуешься? Они же нас и бить будут. Все помрачнели. Пожалуй, впервые испытатели огорчались, обнаруживая совершенства машин и радовались, находя в них слабости. * * * Сороковой год был урожайным на новые советские истребители. Конструкторы не дремали и испытателям работы хватало. Борис Лисицын, привезший опытный экземпляр своего самолёта, походил три дня гоголем, но, видя, что очередь до его детища дойдёт нескоро, скис. - Что ж это, братцы, - возмущался он при встрече с Гайдаем. - На немецких летаете, а свои ждут? Константин взял шефство над его машиной вне плана. И не ошибся. Новый истребитель, внешне напоминающий уже известные наши машины, отличался от них более мощным мотором и довольно солидным вооружением - тремя авиационными пушками, стреляющими через винт. Когда же Гайдай, приземлившись однажды, сообщил другу о том, что достиг рекордной для истребителя скорости, взволнованный Борис притащил откуда-то бутылку шампанского. Он выпил бокал, расчувствовался и признался Косте, что давно простил ему разбитый планер, что любит его, как брата, а его сестру Анку ещё больше. - Ну и дела! А она об этом знает? - Да! И завтра явится сюда. * * * Константин кричал "горько"! Пили за новобрачных, за новую машину, принятую в серийное производство. Илья грустно слушал "Утомлённое солнце". - Медовый месяц и у меня был сладким, а сейчас... - И он махнул рукой. - Жаль, пить нельзя, а то мне впору ведро выдуть. И Константин не притронулся к выпивке: на рассвете они с Ильёй решили провести тренировочный бой нового истребителя с немецким "Юнкерсом". * * * Перед тем, как забраться в кабину бомбардировщика, Илья разрядил пушку у истребителя Гайдая. - Ты ведь псих: войдёшь в азарт и не заметишь, что там не фашист, а я!.. Краснозвёздный истребитель быстро оторвался от земли и стремительно ушёл в небо. Он был мягок и послушен в полёте, мог легко настичь "противника" и атаковать его из любого положения: сверху, с флангов, снизу... На таких машинах можно бить врагов. Жаль только, в наших частях самолёты Бориса появятся не так скоро... Совершая очередной манёвр, Гайдай увёл истребитель в облака, а когда вынырнул оттуда, быстро поймал "Юнкерс" в сетку прицела. Но что это? Рядом с машиной Ильи шёл второй такой же бомбардировщик. Откуда он? Ведь Костя ни капли не пил. А вот и третий, четвёртый!.. Оторвавшись от прицела, он взглянул через переднее стекло. Прямо на него шли не меньше трёх десятков "Юнкерсов". Они летели тяжело и самодовольно, предельно загруженные смертью и горем. Это случилось утром 22 июня 1941 года. МОСКВА - БЕРЛИН (пятая серия) В августе сорок первого года рейхсмаршал Геринг доложил фюреру о полном разгроме советской авиации. Заокеанская печать прикидывала сроки близкого падения красной столицы. В эти дни ставка Верховного командования дала задание разработать и осуществить план налёта советских бомбардировщиков на Берлин. Для начала предлагалось использовать ТБ-7, тяжёлые бомбардировщики, проходившие заводские испытания ещё до войны. * * * - Но ведь, тогда мы не успели довести дизели, - вспомнил Гайдай. - Доведём в воздухе, - заявил Илья. - Около трёх тысяч километров сложного маршрута. Может не хватить горючего. - Крови добавим, но долетим! * * * Три машины, тяжело гружёные бомбами, приготовились к старту на прифронтовом аэродроме подскока. Командиры самолётов, добровольно взявшиеся за выполнение задания, Илья Дымов, Константин Гайдай и Максим Докутович знакомились со своими экипажами в ходе подготовки к полёту. - Вот ваш парашют, - доложил разбитной радист Илье. - У нас в Одессе рассказывают: покупатель спрашивает продавца: "Скажите, а если он не раскроется? "Не волнуйтесь, фирма гарантирует. А если всё-таки не раскроется, приходите, мы обменяем". Илья не смеётся. - Отнести парашют в хвост. И запомни: "Об прыгать не может быть и речи". Так, кажется, говорят у вас в Одессе? Парень относит в хвостовую часть парашют командира. Там же оставляет и свой. * * * Гайдай со штурманом уточняет маршрут. Константину не нравятся неврозные ответы штурмана. - Как вы себя чувствуете? - спрашивает он. - Примерно, как самоубийца перед выстрелом. * * * Докутович на сорок минут задержался с вылетом. Он в десятый раз проверил пробки бензобаков, шланги маслопровода, замки на сбрасывателе бомб. Аккуратно записал какие-то цифры в блокнот. - Повезло нам с шефом. Не лётчик, а калькулятор. Докутович, услыхав эту реплику, задержал вылет ещё на десять минут. * * * На земле уже темно, а края облаков над самолётом розовеют под последними лучами солнца. Гайдай обходит грозовые облака, но попадает под огонь немецкой зенитной батареи. Резкий толчок и машина начинает крениться - повреждён левый двигатель. - Ещё не поздно вернуться, - говорит штурман. - Кончай шутить, - зло обрывает его Константин, выключает дизель из работы и продолжает путь, ковыляя в облачных волнах. * * * По бомбардировщику Ильи открыли огонь зенитки нашей береговой обороны. - С ума посходили! - возмутился Илья. - Им же приказали пропустить нас. Напрасно он раскачивал самолёт из стороны в сторону, напрасно стрелки и штурман сигналили ракетами - артобстрел только усилился, окружая взрывами начинённый бомбами корабль. Машину резко встряхнуло. - Снаряд разорвался в крыле, командир. Что делать? До боли стиснув зубы, Илья продолжает полёт. * * * Докутович благополучно перевалил через линию фронта. За полчаса он буквально извёл штурмана и стрелков придирками и замечаниями. Когда внизу, слева, справа, спереди засветились немецкие города, его желчь переключилась на фашистов. - Воюют, не ощущая войны. Наглые мерзавцы. В Москве затемнение, сирены, а тут иллюминация. Ну, погодите, мы вас немного остудим. * * * Когда отказал второй дизель, Константин мрачно пошутил: - Справедливость торжествует. Теперь оба крыла в равном положении. Оставшиеся моторы ревели жалобно и натужно. - Прикажите освобиться от бомбового груза, - прокричал ему в ухо штурман. - Иначе нам конец. - Чепуха! Следите за картой. И тут штурмана прорвало. На ходу застёгивая лямки парашюта, он кинулся к выходному люку и стал отрывать его тяжёлую крышку. - Вы все сумасшедшие! Ну и погибайте, чёрт с вами. А мне ещё не надоело жить! - Пристрели его, - приказал Гайдай радисту. Тот оторвал штурмана от крышки люка, свалил его с ног. - Я приказал растрелять предателя, - повторил Константин. - Мы собъёмся с маршрута, - объяснил радист. - И некому будет сбросить бомбы в цель. * * * Илье пришлось отбомбиться над запасной целью. Бомбы легли на склад боеприпасов. Мощные огневые вспышки, гром взрывов подняли настроение экипажа. - Получайте, жабы! - кричал радист. Илья молчал. Запасная цель оказалась городком, где он родился, рос, кончал школу... * * * Максим Докутович записал в блокноте точное время выхода на Берлин. Открылись громадные люки отсеков. Вздрогнул корпус корабля и смертоносный груз - сорок стокилограммовых бомб - обрушился на цель. - Ура, командир, - заорал штурман. - Прекратите вопли, - охладил его Докутович. - Вы что у тёщи на именинах или на спецзадании?! * * * Константин подходил к Берлину несколько позже. - Готовьтесь к пряникам, - предупредил стрелок. И пряники - разрывы зенитных снарядов - встретили бомбардировщик вместе с синими лучами прожекторов. Но били мимо, рассчитав скорость машины по предыдущей, не учтя, что Костин самолёт шёл со скоростью вдвое меньшей, на двух моторах, вместо четырёх. Угомонившийся штурман удивительно точно направил машину на цель. И загремели взрывы, и взвыли сирены над взбудораженным фашистским логовом. Лютая радость охватила Гайдая. - Но пасаран! Пасаремос! Они не пройдут! Мы пройдём! * * * Ночью Илья с трудом приземлился на своём аэродроме. Глянул на указатель - горючего было ещё на четыре часа. Потом осмотрел пробитое крыло и тяжело пошагал в дежурку. Не отвечая на вопросы дежурного офицера, набрал номер зенитной батареи. - В кого вы стреляли вечером? - В фашистский бомбардировщик. И, вроде, стреляли неплохо. Жаль, не сбили, но далеко он не уйдёт. - Вам сообщили о пролёте наших машин? - Нет. Но нас предупредили, что идут "Фокке-Вульфы". - Кто предупредил?! * * * Горючее в машине Гайдая таяло на глазах. Под крыльями была родная земля, но хозяйничали на ней враги. Прыгать на парашютах или сажать самолёт? - Взорвать машину успеем и на земле. А на ней пушки и пулемёты. Можно напоследок покосить гадов. Сел посреди чернеющего картофельного поля. Послал радиста на разведку. Тот вернулся возбуждённым. - Рядом на базе МТС есть тракторный керосин. - Годится. А немцы? - Пока, вроде, не видать. До утра бегом таскали двумя вёдрами керосин со склада. В полдень послышался треск мотоциклов. Пришлось отбиваться, пока развернули и завели машину. В перестрелке тяжело ранило штурмана, а Константину в ногу угодил осколок гранаты. Но самолёт в небо поднялся. * * * У Докутовича моторы в исправности. И идёт он точно по вычерченому в блокноте графику. Только не намечены в блокноте фашистские истребители. Один удалось отбить, а от второго удрали в тёмные облака. Удрали с повреждённым управлением, протянули немного, но, резко теряя высоту, шлёпнулись на незнакомой территории. - Судя по всему, мы недалеко от Хельсинок, - сообщил штурман. Максим аккуратно вычертил в блокноте план окопа и расположение в нём огневых средств. - На кой дявол нам сдалась эта фортификация? - возмущались ребята. - Прекратить пререкания! - сухо оборвал их капитан. Как ни странно, к утру вырыли окоп, вооружились снятым с корабля оружием и заняли оборону. Одна за другой атаки фашистского батальона внутренней охраны разбивались о стойкость экипажа. Этот неравный бой длился часов десять. К вечеру в живых остался только Докутович. Боеприпасы иссякли. Капитан хладнокровно сосчитал патроны в барабане своего револьвера. Внимательно целясь, он спокойно посылал их в приближающихся врагов. Потом вынул из левого кармана блокнот, отвинтил орден Красного Знамени и последнюю пулю пустил себе точно в сердце. * * * На допросе в Военной прокуратуре лейтенант связи Круглов сознался, что дезынформировал береговую зенитную батарею. Он оказался предателем, купленным фашистской разведкой. * * * По земле стелятся густые клочья тумана. Штурман бредит. Сапог Гайдая набух от крови. Разложив на коленях карту, он тянет самолёт через линию фронта. Вот мелькнула внизу железнодорожная станция. Машина идёт почти бреющим. Под крылом проносится город, палец скользит по карте: Клин! Значит, налево Москва. Родной центральный аэродром. Зелёное поле и с белым посадочным "Т". - Ты что, спятил?! - кричит на берегу дежурный. - Не знаешь, что здесь запретная зона? Но, взглянув на машину, притих. - Где это вас, братцы?! - Над Берлином. В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ (шестая серия) По прихоти войны главным врачом госпиталя оказался Артём васильевич Журавский, земляк Константина, отец Ларисы. Он мастерски удалил осколок из ноги лётчика. - Тебе опять повезло. Но месяц придётся похромать. Зайдя в другой раз он рассказал, что Лариса с дочкой в эвакуации, а Виталий погиб где-то над Днепром. Сорок второй год. Немцы снова рванулись в наступление, а он отсиживается в госпитале, осваивает костыль. К счастью, сосед по палате оказался физиком. Прочёл Гайдаю цикл лекций по статике, может, после войны пригодится. Проездом, на несколько часов заглянула сестра Анюта. Она едет к мужу на Урал, мама уже там. Что Борис? Борис теперь большой человек. Его самолёт прославлен на фронте, а сейчас он создаёт новый, ещё лучший. У него собственное конструкторское бюро и свой завод. Она не сомневалась, что он станет великим. Вот и сына назвала Борькой. Едва уехала Аня, прилетела телеграмма: "Положение катострофическое. Приезжай немедленно". И подпись "Борис". Быстро собрал пожитки и пошёл к главврачу. - На фронт не пущу! - А в тыл? - Это другое дело. Артём Васильевич провожал его до ворот, нёс вещмешок и давал наставления, как ухаживать за ногой. * * * Вечно преуспевающего Бориса на этот раз он застал чуть не в слезах. "Прославленный" истребитель Лисицына за год войны успел изрядно устареть. Лётчики называют его "летающим бревном". Исправления, доделки, дают малый эффект. Сейчас бы все силы бросить на создание новой машины! Есть идеи, проекты, больше того, успели сделать опытный образец. Но, сам знаеш, человек предполагает, а начальство располагает. Старую машину с конвейера сняли, а новую не пускают. Бюро отправили на небольшой заводишко в Сибири, а этот завод представили Ярцеву, бывшему шефу Бориса, для выпуска его серийных истребителей. Спасибо, что он терпит здесь Лисицына с несколькими помощниками. Заводская дирекция в экспериментальную машину не верит, техников не даёт. Живём на птичьих правах, работаем ночами, детали чуть не воруем. Даже из ангара гонят. Что машина? Была вибрация - отцентровали винт, перегревалась кабина - охладили. Надо бы пощупать её в воздухе, но заводским испытателям строго-настрого запрещено подходить к нашему самолёту. А что мы можем без испытателя?.. Писали в Наркомат. Обещали прислать комиссию. Собственно приедут они принимать серийную машину Ярцева. Но заодно обещали и нашу посмотреть. Так что теперь, брат, от тебя всё зависит. Потому я и послал тебе "SOS". * * * Пришлось Константину вспомнить все уроки своих учителей, весь свой опыт. Недосыпая и недоедая, он "выхаживал" новую машину, болел её болями и радовался её достоинствами. Работал и за техника, и за испытателя. И, кажется, не зря. * * * Когда самолёт Ярцева вписал в небо последнюю фигуру, решительный полковник из Наркомата закричал: - Браво! Брависсимо! Годится на все сто процентов. Освобождайте конвейер от Лисицынских остатков и гоните новые истребители. Фронту нужны самолёты, а не обещания. - Вы обещали посмотреть и мою новую машину, - скромно напомнил Борис. * * * Гайдай легко поднял истребитель в небо, для начала повторил всю программу полёта машины Ярцева. Только его самолёт проделал её на гораздо больших скоростях. Потом пике и сразу горка. Высота, высота, высота - это ещё запас скорости. А теперь - штопор и лёгкий выход в горизонтальный полёт. Последний вираж - и можно садиться. Но вдруг корпус машины содрогнулся. Гайдай с ужасом обнаружил, что управление потеряно. Как в страшном сне понял, что от самолёта отвалилось крыло. Он с трудом выпрыгнул из кабины, едва успев раскрыть парашют, и уже опускаясь заметил, как опытный экземпляр нового истребителя рухнул на землю, превратясь там в груду обломков. * * * - Вот данные лабораторных статиспытаний. Прочности крыла в норме. Причины поломки в чём-то другом. - А вот заключение комиссии: "Самолёт к пуску в серию не готов". Сейчас война! Мы не можем заниматься пустым прожектёрством. Скажите спасибо, что я не передаю дело в трибунал. К беседующим Лисицыну и представителю Наркомата подошёл Гайдай. - Товарищ полковник! Машина отличная. - Вы это прекрасно доказали час назад. Комментарии, как говорится излишни, - полковник круто повернулся к Лисицыну. - Прошу вас и ваших людей завтра же покинуть завод. * * * Борис упаковал чертежи в ящик. Константин идёт вдоль конвеера, на котором уже стоит цепочка ярцевских машин. В сборочном цехе пацаны лет по шестнадцать стыкают крылья с фюзеляжами. Они лихо вгоняют молотками болты в заготовленные отверстия. Стук, стук, стук, стук! - Принимайте, товарищ лётчик, ещё один самолёт. Бейте гадов! Гайдай присмотрелся к их работе. - А почему вы болты загоняете молотками? - Отверстия маленькие - туго влазят. Вот мы их молоточком, чтоб надёжнее. - И в машине Лисицына вы так стыковали крылья? - Честное комсомольское, так же! Нам всё одно, чья машина - лишь бы фрицев била. И снова: стук, стук... Константин выхватил молоток из рук парнишки. - Кончай работу! Шабаш! Всё ясно! Загнанные в узкие отверстия болты создавали огромное внутреннее напряжение на стыках. Вот почему отвалилось крыло в машине Бориса! - В чём дело? - возмутился директор. - Почему остановили конвейер? - Эти самолёты нельзя посылать на фронт. И испытывать нельзя. * * * Ярцев, узнав о способе крепления крыльев, взорвался. Если бы это делали взрослые люди - отдал бы под суд, не раздумывая. А тут - полуголодные мальчишки, покалечившие самолёты из самых добрых побуждений. - Пять минут на переделку, - распорядился он. - Начальников цехов ко мне. А вас,- обратился конструктор к директору,- вас я попрошу предоставить Лисицыну место и материалы для постройки второго экспирементального! - Но наркомат!.. - Пока ещё я здесь главный. Не забудьте выделить Лисицыну бензин для испытаний. - У меня лимит, - упрямился директор. - Я расписываюсь за каждый литр. - Не хватит - возьмёте из моего автомобиля, - отрубил Ярцев. - Как-нибудь похожу пешком. * * * Когда Гайдай покинул кабину истребителя, полковник из Наркомата расцеловал его. - Браво! Брависсимо! Отличная манёвренность: Рекордная скорость! На пятьдесят километров выше, чем у "Мессера". Вот это машина! Немедленно на конвейер! А вам, Николай Георгиевич, - повернулся полковник к Ярцеву, - придётся перебазироваться. Мы возвращаем сюда конструкторское бюро Лисицына. Ярцев вздохнул, но спорить не стал. Пожал руку огорошенному Борису. - Рад за тебя. Благодари друга. Полковник беседовал с Гайдаем. - Конечно, вы останетесь штатным испытателем? - Нет. Я завтра же отправлюсь на фронт. - Здесь сейчас тоже фронт и не менее важный. Вмешался Борис. - Без приказа по Наркомату мы его здесь не удержим. - Можно и приказать. Мы не станем считаться с прихотями каждого. Война! Гайдай метнул злобный взгляд на Бориса. Мгновенно сообразил, что криком тут не возьмёшь, решил схитрить. - Товарищ полковник, не хотите ли опробовать машину в воздухе? - С таким асом как ты - хоть к богу в рай! * * * Снова взлёт. Быстрый набор высоты и петля, другая, третья... Голоса полковника не слышно из-за шума мотора. Штопор почти до земли и резкий выход. Потом бочка... * * * - Мальчишка! Хулиган! - кричал полковник, когда его под руки вытаскивали из машины. - Вашей ноги не будет на заводе! Немедленно на фронт! В штрафбат! - Слушаюсь, - серьёзно откозырял Гайдай и победоносно подмигнул Борису. - Что, съел? "НОЧНАЯ ВЕДЬМА" (седьмая серия) Ястребки Константина Гайдая и Жени Бахтина уже третий день "лечились" на аварийном аэродроме. Немцы сбивают - понятно, но свои технари держат птицы на земле - это уже слишком! - У вас люди без машин, а у нас машин - хоть отбавляй, а людей раз-два и обчёлся, - оправдывался начальник аэродрома. - Вот залатаем ПО-2 - за ваши примемся. - Значит, истребители по три дня ждут, а бомбордировщик только прибыл - уже чинится! Покричали, отвели душу, но начальство не убедили. - Если уговорите бомбёров подождать, можем за вас взяться. Нам всё равно. Женька побежал искать хозяев ПО-2. Через несколько минут вернулся необычно оживлённый. - Товарищ капитан! Сенсация! Бомбёры - бабы! Это было не совсем точно. Какие там "бабы" - девчонки лет по двадцать. Со штурманом Лидой Женя почти договорился - та уже хохотала над его шутками и соглашательски поглядывала на своего командира. Но Вера, так звали лётчицу, не собиралась уступать. - Подождёте. Рядом "безлошадные" лётчики прислонили к камням консервную банку и стреляли в неё из новеньких револьверов. - Присоединимся? - предложил Гайдай девушкам. - А у них пушки только для форсу, вместо сумочек, - съязвил Женя. - Предлагаю сразиться, - продолжал Константин. - Если побеждаю я, вы уступаете нам очередь. - А если я? - спросила Вера. - Это исключено, - рассмеялся Константин. Почти не целясь, она всадила в банку три пули. Потом ловко перебросила пистолет в левую руку и выпустила ещё точно в цель. В столовой призналась, что до войны была чемпионкой Ленинграда по стрельбе. Женя где-то раздобыл спирт, предложил отметить знакомство. Но Вера так взглянула на своего штурмана, что Гайдай из командирской солидарности вынужден был отчитать друга. Судя по всему, характер у бомбёра был серьёзный. * * * - Не зря вас, видно, "ночными ведьмами" называют, - сказал Женя, оставшись один-на-один с Лидой. - Да нет, она, в общем-то, душа-человек. Только много горя хлебнула за этот год. И Лида рассказала, что Вера училась в Ленинграддском университете, а ночами наблюдала в Пулковской обсерватории, готовилась стать астрономом, как и её професор. Но обсерваторию разбомбили, родители погибли, и в сердце у девушки осталось лишь одно чувство - жгучая злоба к врагам. - Воюет она лучше всех в полку. А сейчас взяла ещё дневные полёты. * * * Гайдай с Верой шли молча. Возле ПО-2 остановились. Вера принялась помогать техникам. Константин постоял, посмотрел да и сам взялся за работу. * * * А через неделю его вызвал начальник штаба. - Тут командующий дивизией просит выделить самолеты для прикрытия соседей-бомбардировщиков. Поручи это дело кому-нибудь. - Зачем поручать? Я и сам справлюсь. * * * Летели вместе с девушками. В обоих полках успели заметить: если летят бомбить Вера и Лида, прикрывает их Гайдай и его ведомый Бахтин. * * * - Ласточка, я - Сокол. Как слышите? Приём. - Слышу хорошо. Приём. - Хочу вас видеть на земле. Приглашаете? - Кончайте болтовню. Слева "худые". Четвёрка "Мессершмидтов" напала со стороны солнца. Развернувшись Гайдай решился на хитрость. Он подпустил противника чуть ли не вплотную и резко бросил машину в пике. Мессершмидты снизились, преследуя его. Тогда Константин также резко перевёл истребитель на горку закрутил спираль. "Мессер" оказался впереди и сам попал в перекрестие прицела. Длинная очередь в упор - и вражеская машина, как бы повисев в прицеле, перевернулась и, пылая, пошла к земле. Рядом проскочил фашистский ведомый, успев выпустить очредь по самолёту Гайдая. Женя в это время опекал благополучно отбомбившихся девушек. В эфире взволнованный голос: - Сокол, я - Ласточка. Вы не ранены? - Ласточка, я - Сокол! Так когда можно вас навестить? * * * Между двумя аэродромами километров тридцать, не больше. Но дорога отняла часов пять. Грязь, распутица, дождь. Трижды вытаскивал попутный грузовик, потом махнул рукой и пошёл пешком месить глину сапогами. Когда добрался, Вера спала. Вокруг грохотали моторы, гудели бензозаправщики, а она спала, по-детски положив кулак под голову. - Ночью бомбили станцию, - сказала дежурная. - Четыре раза вылетали. Постоял, посмотрел, не стал будить, потопал обратно. * * * Женя вернулся из госпиталя ещё более весёлым, чем всегда. Госпиталь располагался рядом с женским полком и Лида была у него каждый день. - Значит, готовить подарок к свадьбе? - Причём тут свадьба? Война, товарищ капитан, всё спишет. Константин нахмурился. - Разве можно на любовь отвечать подлостью? Ведь против подлости мы и воюем. * * * Ночью девушки бомбили переправу. Когда возвращались, попали в лучи прожекторов. Залаяли зенитки. Осколок снаряда разбил винтовую часть, машина резко пошла на снижение. Другим осколком ранило Лиду. Борясь за каждый метр, Вера тянула самолёт на свою территорию. Сели при вспышке ракеты в густой кустарник. Из темноты, сквозь треск веток, раздались неразборчивые голоса. - В переговоры не вступать! - приказала Вера. - На вопросы не отвечать. Стрелять по моей команде. Вдруг явственно прозвучало русское чертыхание. - Наши! * * * С КП пехотинцев Вера связалась со своим штабом. - Ласточка? Жива? - обрадовались на том конце провода. - Летать можешь? - Могу. Только винт сменить надо. - Погода наладится - пришлём. * * * Раненую Лиду пришлось отправить в санбат. Три дня Вера всматривалась в сплошь затянутое небо. Конечно же, только сумашедший может полететь в такую погоду. Страшно тянуло к своим в родной полк, где сейчас, наверное, вовсю готовятся к празднику. - Летит! - крикнул кто-то. Вера выскочила из землянки. Ровный гул мотора и силуэт связного ПО-2 сквозь облака... - Девочки, милые, не подвели! Она даже затанцевала от радостного нетерпения. Самолёт развернулся, выискивая удобное место для посадки. И вдруг из тумана вывалился "Фокке-Вульф". Он прижал беззащитный ПО-2 к земле, всадил в него несколько очередей и снова нырнул в туман. Связной кувыркнулся, чудом выравнялся у самой земли и плюхнулся на поляну, ломая сучья. Пехотинцы вытащили пилота из кабины. он был без сознания, видно, ударился головой о приборную доску. - Костя! - бросилась к нему Вера. - Живой? - Там, в кабине, винт, - пробормотал Гайдай, приходя в себя. - Подарок к восьмому марта... * * * Солдаты очистили от кусков взлётные дорожки. А потом полюбовались дружным полётом пары краснозвёздных птиц. * * * Женский день отмечали в украшенной столовой вместе с ребятами-истребителями. После концерта Костя чуть не дал Женьке по шее за исполненную им песенку собственного сочинения. Содержание песни было понятно всем зрителям: Маленький ястребок влюбился в неприступный бомбардировщик и стал за ним ухаживать. Но заносчивый бомбёр заявил, что ответит взаимностью только в том случае, если ястребок догонит его в небе. Кончалась песенка трагикомически: "Гордый бомбёр, скрываясь за тучи, Прямо к ясному солнцу умчал, Ястребку ж не хватило горючки, И в болото несчастный упал". * * * Они сидели в кабине бомбардировщика. В смотровое стекло барабанил дождь. - Надень наушники, - попросил он. - Зачем? - Проверим связь. И чуть слышно сказал: - Ласточка, я - Сокол. Люблю. Приём. После паузы услышал тихий ответ: - Сокол, я - Ласточка. Люблю. Потом они сняли наушники. * * * Бахтин чуть-ли не каждый день отпрашивался в госпиталь, где выздоравливала Лида. - Как там она? - спрашивал Константин. - Плохо. Скоро выписывают. - Что ж тут плохого? - Опять в это пекло. Впервые Гайдай видел Женьку таким серьёзным. - Кстати, ты обещал что-то преподнести нам на свадьбу!.. * * * Бомбили скопление войск у переправы. Новый штурман точно послала бомбы в цель. От зениток ушли, но у самой линии фронта встретили шестёрку немецких истребителей. Завязался неравный бой. Гайдай сбил две машины противника. Женя поджёг один самолёт. Но и немцам удалось расстрелять ПО-2. Машина Веры от прямых попаданий снарядов развалилась в воздухе. Гайдай видел, как один из фашистских истребителей кружит вокруг медленно опускающегося парашюта и поливает очередями беззащитную фигурку лётчицы. Он направил самолёт прямо в лоб "Хейнкелю", нажал гашетки, но боеприпасы уже кончились. Тогда Константин пошёл на таран. Немец не выдержал, отвернул. Оставшиеся в целых, немецкие истребители уходили на свой аэродром. Сверху Константин видел, как опустился на землю парашют, как в его направлении бежали немецкие пехотинцы. Придержи их! - приказал он Жене, а сам крутым разворотом пошёл на посадку. * * * С трудом отстегнул лямки парашюта. Вера застонала. Двигаться она не могла, и он понёс её к самолёту. Усадил на дно кабины, голову положил себе на колени и в этом неудобном положении с трудом поднял машину в воздух. Женя пристроился к нему и кричал в наушники: - Сокол, Сокол, что с Ласточкой? Вера только однажды на минуту пришла в себя, спросила, где её штурман и тотчас же забылась. Силы оставляли её. - Держись, - говорил он сквозь зубы. - Держись! Мы ещё повоюем! Мы им покажем! * * * Похоронили её на аэродроме. На небольшом холмике над надписью укрепили пропеллер. И осталась песенка: ...Гордый бомбёр скрываясь за тучки Прямо к ясному солнцу умчал... "ЧЁРНЫЕ МОЛНИИ" (восьмая серия) На рассвете Гайдай с его новым ведомым Васей Берёзкиным поднялись в воздух для перехвата фашистского разведчика. Покружили минут десять-пятнадцать - никого не видно. Вдруг в наушниках крик Васи: - Ястреб! Я - Птенец. Противник севернее, выше вас! Гайдай взглядывается в северную сторону - сплошные облака. Берёзкину только исполнилось девятнадцать, это его первый боевой вылет. - Не горячись, Птеньчик, подпусти поближе! Но ведомый не унимается: - Ястреб! Ястреб! Противник удирает. Разрешите атаковать. Сквозь облака Константин увидел, как удирающий самолёт дал пулемётную очередь по его ведомому. Вася тотчас ответил: двумя очередями. Гайдай быстро развернулся и встретил подстреленного разведчика и перекрестье своего прицела... И ужаснулся: Берёзкин атаковал наш бомбордировщик конструкции Петлякова. - Прекратите атаку! За мной! То ли Вася не слышал приказа, то ли не хотел слышать. Он прижал дымящий бомбардировщик к земле, заставил его сесть и с сознанием выполненного долга направился на аэродром принимать поздравления товарищей с удачным боевым крещением. * * * - Ты понимаешь, что натворил?! - обрушился на него Гайдай. - Товарищ командир, вы же сами учили: увидишь самолёт, считай его за противника, а распознавай на короткой дистанции... - А с какой дистанции ты открыл огонь? - Так он же первый открыл. Что с него спросишь - одно слово "птенец". * * * Позвонили из штаба, обругали на чём свет стоит. Рассвирепевший комполка бомбардировщиков передаёт дело в трибунал. Берёзкин плачет настоящими слезами, мямлит что-то о солнце, которое било в глаза, о сходстве "Петлякова" с "Мессершмиттом-110"... * * * К счастью, война иной раз преподносит и приятные неожиданности. "Свирепым" командиром бомбардировщиков оказался Илья-Истребитель. Вспомнили старое, пересчитали друзей, погибших и живых, погрустили, посмеялись. Костя похвастал успехами: он уже успел сбить двенадцать немецких машин, представлен к Герою, в общем, порядок. Илья поныл: жена почти не пишет и тут дела неважнецкие - большие потери, летаем, в основном, на "кукурузниках", вдобавок ко всему ещё свои сбивают!.. * * * - Ну что? - бросился Берёзкин к Гайдаю, дрожа от нетерпения или от страха. - Езжай сам, попробуй выпутаться. Простят - твоё счастье, пришибут - не жалуйся. * * * Пилот-бомбардировщик вплотную подошёл к бледному Васе. Казалось, сейчас он превратит его в блин своим огромным кулачищем. Процедил сквозь разбитые зубы: - Хорошо, что пришёл. Сейчас потолкуем. Долговязый старшина-стрелок достал из кармана финку, а пилот нагнулся и стал шарить под топчаном. Плохо дело - решил Берёзкин. Старшина стал нарезать финкой хлеб, а пилот добыл из-под топчана бутылку спирта. - Садись, салага. Откуда-то появились огурцы, сало, банка клюквы, - всё что так необходимо для серьёзного душевного разговора. Когда же Вася тоже достал предусмотрительно прихваченную бутылку, контакт был установлен окончательно. Выпили "законно", поскольку экипаж ожидал пока наладят машину, а Берёзкин по известной причине был отстранён от полётов. * * * - Товарищ капитан, приём прошёл в тёплой дружескоё обстановке, - радостно доложил он Гайдаю. - Вижу, - усмехнулся Константин. обнаружив лёгкое покачивание птенца из стороны в сторону. - Иди спать. * * * Вскоре дружба представителей двух полков потребовала более серьёзных доказательств. Небольшие "У-2", переоборудованные под бомбардировщиков, по ночам доставляли немцам хлопот. Зато днём они оказылись беззащитными, как открытые мишени. * * * Знакомый нам майор Вильке, ради новых подвигов, оставивший конструкторское бюро, с немецкой педантичностью ежедневно вылетал на охоту за "кукурузниками". Он подстерегал возвращающиеся с задания самолёты и, когда они разворачивались на посадку, налетал растреливал их и тут же удирал восвояси. Пиратствовал он напару со своим ведомым и другом оберлейтенантом Шнайдером, который с завистью наблюдал как на машине шефа рядом с чёрными молниями прибавляется всё больше крестиков, по числу сбитых русских. * * * Хотя план операции разрабатывался в столовой, в тонкости ему нельзя было отказать. Поскольку "чёрные молнии" от встреч с истребителями ловко увёртывались, решено было для приманки выпустить "У-2". - Лучшей наживки, чем я, во всей авиации не сыщеш - утверждал Илья, заканчивая вторую порцию обеда. - Только бы не сшибли за здорово живёшь. У нас, ведь, кроме этой пушки /он хлопнул по кобуре/ и оружия то никакого нет. - Держись, юли сколько сможешь, - успокоил его Гайдай. - Мы с птенцом пропасть тебе не дадим. Как только за тобой увяжутся, давай ракету. Больше от тебя ничего не требуется. * * * Сложности операции пугали Илью меньше, чем объяснение с начальником штаба. Дело в том, что совсем недавно вышел приказ, запрещающий вылеты командного состава на задания, кроме случаев исключительной важности. - Пойми, голова ты садовая, ведь это и есть исключительный случай, - горячился комполка. - У тебя все случаи исключительные, - ворчал начштаба. - Тебя собьют, тебе наплевать, а мне от командующего нагоняй будет. Что за удовольствие летать на У-2 в сопровождении двух юрких истребителей! Илья кружит над линией фронта, нежно мурлычет: "Куда, куда вы удалились?, но охотников что-то не видно. А вот ястребки куда-то делись. На всякий случай, надо держаться поближе к нашим зениткам. Но вот на горизонте появились "долгожданные" гости". Илья, как условлено, палит из ракетницы в направлении надвигающихся "мессеров", резко разворачивается и улепёпывает во все лопатки. Где Гайдай! Где его ведомый? Успевают ли они прийти на помощь? А "молния" уже на хвосте. Сейчас даст очередь по кабине и крышка. Илья поднимает руки вверх-сдаюсь! И покорно разворачивает машину - дескать, готов лететь к немцам. Вильке это понравилось. - Курт, не стреляй, мы приволочим этого толстяка на аэродром. И вот, Илья, послушно тянет к линии фронта в сопровождении уже нового эскорта. Но немцы поторопились торжествовать победу. Как снег на голову. на самолёт Вильке свалился истребитель Гайдая. "Чорные молнии" в его прицеле. Очередь - и "Мессер" дымя, заштопорил. Гайдай, не задерживаясь, бросился на его ведомого. Но Вильке не зря считался асом. Перед самой землёй он резко вывел машину из штопора и свечой взмыл в небо, мощным и сильным огнём поливая самолёт Берёзкина. Илья, сделав своё дело, благополучно приземлился и наблюдал с земли, как преследующего его Гайдая встретили огнём фашистские зенитки, как Вася, изловчившись, пристроился в хвост Вильке и прошил его меткой очередью. "Мессер", выбросив белое облачко парашюта, врезался в землю. Шнайдер всё же улизнул от Гайдая. * * * В штабной землянке Вильке начал приходить в себя. До сих пор всё казалось ему кошмарным сном. Он закурил, усилием воли прекратил дрожь в пальцах, внимательно всмотрелся в лица окружающих его людей, остановил взгляд на лице Константина. - Герр Гайдай? - Он самый. Вильке оживился. Не зря говорят - мир тесен. Думали ли мы тогда? - Думали. Немецкий ас последними словами выругал своего ведомого и заверил всех, что Шнайдеру, за то, что он бросил в бою командира, грозит жесточайшее наказание. Потом попросил показать ему русского героя, которому удалось его победить. Когда же увидел смущённого Берёзкина, был крайне огорчён. - Я бы предпочёл быть сбитым вами, георр Гайдай. Но это ведь мальчик... Вильке очень растроился. - Нет, нет, мы проиграем эту компанию. Однажды я своими глазами видел, как ваш лётчик на нашей территории последнюю пулю пустил себе в лоб. У меня полный барабан патронов, но я не решился так поступить... Сохранят ли мне жизнь? Я ведь могу быть полезен вашему командованию, как вы считаете?.. И ещё одно: не будете ли вы, герр Гайдай, так любезны и не передадите ли вашим коллегам-бомбардировщикам письмо, чтоб они его сбросили над Данцигом... - Давай, я передам, - вдруг вмешался, молчавший до сих пор Вася. - Но вы не бомбардировщик... - А я лично передам. Когда возьмём твой Данцинг. Можешь не сомневаться. НА СВОЙ АЭРОДРОМ (девятая серия) На земле догорали два фашистских самолёта. Тройка "Мессеров" уходила восвояси. Истребитель Гайдая, потеряв управление, падал окутанный чёрным дымом. Выбрасываться было поздно. Едва удалось перевести машину в горизонтальный полёт и, обломав шасси, проволочь её по болотистой почве. Задыхаясь от дыма и гари, Костя рванул фонарь кабины, вывалился через борт и отполз метров на пятнадцать в сторону. В горячке боя он не понял - своя ли земля, чужая, легко ли, тяжело ли ранен. Последнее, что услыхал - оглушительный взрыв своего самолёта. * * * - Где я? - Гляди-ка, очнулся всё же! Я говорил! Ну и герой ты хлопец! Белоснежная палата полевого госпиталя. В окне - солнце, на тумбочке - свежие цветы, напротив с койки улыбается сосед, парень с открытым русским лицом. - Врач говорил, ты одного фрица сбил, а второго таранил. Прокалывай дырочку, вторую звезду получишь... А я штурмовик зовут Алексеем. Давай знакомиться. Сосед оказался говорливым, успел рассказать всё о себе и всё освоих друзьях-штурмовках и теперь изводил Константина вопросами. К счастью, врач, милейший старик, прервал атаку Алексея. Осмотрев Константина он ласково потрепал его по плечу. - Будешь жить, соколик. - А летать? - И летать будешь. - Ур-ра! - заорал сосед. Девушка-медсестра предложила написать письмо друзьям по части, чтоб не волновались за его, Гайдая, здоровье. Все в госпитале живо интересовались его прошлым, настоящим и будущим... * * * - Скоро выпишусь, - сообщил после осмотра Алексей. - Могу в твой полк заглянуть. А наши тут рядом стоят. Слышешь, гудят. Действительно, за лесом был аэродром. И гудели, взлетая и идя на посадку, машины. Гайдай жадно слушал шум моторов и внутренне холодел. Это был шум немецких штурманов. Чутьё и опыт испытателя подсказывали ему - он не мог ошибиться. Слушая болтовню соседа, глядя в чистые глаза медсестры, подчиняясь предписаниям милейшего доктора, Константин понял окончательно характер этого спектакля и выстроил свою роль. Держать язык за зубами, тянуть с выздоровлением, выждать удобный момент и сбежать. Немцы знали по опыту: советские лётчики умеют держаться на допросах, выдерживают любые пытки. Их план "обработки" этого пленного, казалось бы, был верным. Но почему же он до сих пор не "раскололся". Почему ни в письмах, ни в беседах ничего толком не сообщил ни о боевых машинах, ни о дислокации, ни о стратегии руских. * * * Побег не удался. Правда, часового он снял, но через пять минут был схвачен охраной горизонта. Его не били, не мучили. Сухо сообщили о расстреле, вывели в лесок, поставили спиной к сосне. Спросили о последнем желании. Гайдай попросил разрешения встретить смерть лицом. Позволили. - Файер! Выстрелили мимо. Снова спектакль. * * * Гайдая везли в Берлин в офицерском вагоне. Соседями по купе были немецкие лётчики, едущие в Германию в отпуск. Пили вино, играли в карты, показывали фотографии жён и любовниц. Бежать было невозможно - у дверей купе неотступно торчали эсесовцы. * * * Фашистский генерал, предупредив, что он говорит от имени рейхсмаршала Геринга, предложил полковнику Гайдаю возглавить особое авиасоединение, составленно из руских добровольцев. Полковником он назвал его не по ошибке - немецкое командование присваивает ему это звание, надеясь, что он его оправдает на деле. Командование исключает возможность побега полковника к своим на доверенной ему машине. - Мы побеспокоились об этом и сообщили в Москву достаточное количество компрометирующих вас данных. Там вас ожидает только тюрьма. Мы не торопим с ответом, подумайте. Выбор, соответственно прост - жизнь или смерть. - Расстреливайте, - посоветовал Константин. * * * Пятеро суток его держали без еды, потом бросили за проволок конслагеря. Перед блоком он лицом к лицу столкнулся с узником и с трудом узнал в нём Виталия Шутикова. На другой день изловчился и оказался с ним рядом во время еды. Разговор был коротким. - Бежать! Бежать, бежать, бежать! * * * Шутикова и ещё пятерых из его блока выдал предатель. Их расстреляли на плацу перед всем лагерем. * * * Мысль о побеге пришлось отложить, но Гайдай не сдавался. Санитар из ревира помог ему заменить свой лагерный номер на номер одного из покойников. Это было немалым достижением, - Костя, таким образом, отрубил своё прошлое, которое в этих условиях ничего, кроме вреда, ему не сулило. * * * Лейтенант Шнайдер, переведённый с Восточного фронта на тыловой аэродром, набирал в концлагере рабочую силу для обслуживания полигона. Тот, чей номер носил Гайдай, был каменщиком. Лейтенант ощупал его мыщцы. - Автомобиль водишь? - Нет. - В самолёте летал? - Нет. - Я беру этого идиота, - сказал Шнайдер. У него было предписание, котегорически запрещающее допускать на аэродром рабочих, каким-либо образом связанных с авиацией или техникой. Делалось это в целях исключения диверсий или побегов. * * * На аэродроме они рыли капониры, таскали и укладывали бетонные плиты для взлётных площадок, иногда подносили бомбы к машинам. Кормили тут, по сравнению с лагерем, роскошно. Константин окреп, осмотрелся и сошёлся с тремя заключениями, показавшимися ему наиболие подходящими для задуманного дела. Двое из них были поляками, пылающими лютой ненавистью к фашистам, третий - француз, отчаянный как д"Артаньян. - От вас зависит, пробьёмся ли мы к машине. Всё остальное я беру на себя. * * * Захватить машину бесшумно не удалось. По лётному полю к ним со всех сторон бежали охранники, на ходу освещая ночь ракетами и стреляя по мечущимся у самолёта теням. Призвав на помощ весь свой талант и опыт испытателя, Гайдай завёл мотор и поднял почти незнакомую машину в воздух. Его спутники ликовали. Но радоваться было рано. Их преследовали поднятые по тревоге истребители. Спасли густые облака над Северной Германией. Всё же преследователям удалось пробить бензобак и повредить маслопровод. Пришлось сажать машину, не дотянув до линии фронта. Новая схватка с мраком, и вот уже самолёт, сбивая кустарник, спотыкаясь на ухабах, остановился возле темнеющего вблизи леска. Там они решили разойтись и пробиваться дальше поодиночке. Обнялись, попрощались и расстаяли во мгле. * * * Гайдай шёл на восток, навстречу надвигающемуся грому арт-команды. Выползал на дороги, по которым отступали немцы и снова нырял в леса и болота. Это длилось несколько суток, пока его не стали одолевать голод и жажда. * * * В хуторской избушке, куда он добрался с трудом, его приняли перепуганные старики - муж и жена. Они накормили, его и уложили спать на чердак. Ночью Константина разбудил шум тормозящей машины, немецкая речь. Машина поехала дальше, а в избу кто-то вошёл. Судя по розговору, который он подслушал, вернулся сын стариков - полицай, и они рассказали ему о пришельце. Завязался спор: что выгодней: выдать беглеца немцам или перепрятать его до прихода русских. - Может зачтётся нам это и простят, что ты в полиции служил, - рассуждала старуха. Но немцы были рядом, и мужщины предпочли покончить с делом сейчас же. - Семь бед - один ответ! - решил полицай. - Вставай! - приказал он Гайдаю. Тот подчинился. Отец и сын запрягли телегу и повезли пленника в сельскую комендатуру. Неимоверными усилиями Константину удалось развязать верёвку. Сапёрной лопаткой, оказавшейся в телеге, он ударил полицая по голове. Старик неожиданной прытью рванулся в сторону. Переодевшись в полицейскую шинель, Гайдай гнал телегу по темной дороге. Форма и документы полицая спасли ему жизнь, когда он напоролся на немецкий пост. На рассвете, бросив обессилившую лошадь, он, продравшись сквозь густой кустарник, вышел к своим. Это он понял, когда схватил руками русский кабель связи. На этот раз полицейская шинель и чужие документы навредили Гайдаю. Без долгих разговоров, он был брошен в католажку, где уже ждали своей участи арестованные на освобождённой территории предатели. * * * Колонну изменников Родины вели в тыл. Их сопровождали заслуженное презрение и ненависть исстрадавшихся людей. Гайдая к тому же ненавидели и соседи по колонне. Они не раз были свидетелями его разговоров с конвоирами, где он урямо доказывал, что он советский лётчик. Один из конвоиров, молоденький солдат, вроде, поверил ему, но вслух ворчал: - Каждый твердит своё. Там разберутся. * * * На одном из привалов конвоир подозвал Константина к небольшому холму. - Смотри. Или ты трепач или это твоя могила! С выцвевшей фотокарточки на Костю смотрел улыбающийся капитан Гайдай со звездой Героя на груди. Впервые в жизни Константин заплакал. Засомневавшийся начальник конвоя при первой же возможности связался со штабом армии. Оттуда позвонили в полк. * * * Прямо на шоссе спикировал и приземлился самолёт связи. От него бросился к колонне пленных сам комполка, авиа-кавалерист Иван Акимович Фролов. Он обнял своего воспитанника, несвязно бормоча: - Что ж ты брат? Мы, ведь, тебя схоронили. Как же ты... В первый раз за этот страшный год Гайдай дышал свободно, поднимаясь над дорогой, над стадом предателей. над проклятой полицейской шинелью, темнеющей на снегу. ПЕРВЫЙ РЕАКТИВНЫЙ (десятая серия) С получением новых "Яков" лётный состав полка почти полностью обновился за счёт выпускников авиаучилища. - Костя, привет! - бросился к нему старый знакомый, бывший инструктор Щербина. - По случаю такой встречи и выпить не грех. Константин не был злопамятным, но не мог отказать себе в удовольствии напомнить Щербине прошлое. - Товарищ младший лейтенант, - охладил он инструктора. - Вы забываетесь. Выйдете, вернитесь и доложите по Уставу. Дрался Щербина храбро и умело, в отличие отбольшинства молодых лётчиков. Однажды, после тяжёлого боя, стоившего нам немалых жертв, он подошёл к Гайдаю и негромко сказал: - Честно говоря, кроме нас с тобой, бойцов я не вижу. Давай держаться друг за дружку, хоть живы останемся... Остальных всё равно перебьют. Константин не сдержался, дал ему пощёчину. * * * А через день им вдвоём пришлось лететь в район, прикрывая наземных войск. - "Мессеры" надо мной! - сообщил Щербина - Разворачивайся, я пошёл наверх! Поступал он решительно и правильно. Когда Гайдай развернулся, вдали мелькнули хвосты уходящих вражеских истребителей, а "Як" Щербина круто пикировал сквозь облака. Вот он резко вышел из пике, но тотчас свалился на крыло. Затем снова взмыл в небо. Казалось, лётчик после удачного боя резвится от радости. - Прекратить баловство! Немедленно пристраивайся ко мне! Ответа нет. А самолёт продолжает кувыркаться, теряя высоту. Константин, заподозрив неладное, бросился вслед за ним, настиг увёртывающийся самолёт и увидел разбитый козырёк кабины и окровавленное тело лётчика. * * * Примерно так и доложил он о случившемся специальной армейской комиссии. Выслушали его внимательно. Когда кончил, некоторое время молчали. Первым взял слово начальник штаба авиадивизии, полковник Мищенко. - Я бы охотно поверил Гайдаю, если бы своими глазами не видел всё проишедшее. Никаких "Мессершмиттов" в воздухе не было. Машину Щербины сбил Гайдай. Более того, неуверенный в том, что уничтожил лётчика, он преследовал его до самой земли, пока тот не взорвался. Говорит комполка Иван Акимович Фролов. - Я знаю Гайдая ещё по училищу. Видел его в бою. Не допускаю мысли, чтобы он, испытатель, Герой Советского Союза, коммунист, мог свершить такое тяжкое преступление. Не допускаю... Глава комиссии, комбриг Федотов растерян. - Допустим мы поверим Гайдаю. Но как тогда быть с показаниями очевидцев с земли? А что делать с рапортом лейтенанта Щербины о том, что Гайдай незадолго перед боем оскорбил его рукоприкладством?.. Если лётчик был убит немцами, как он мог ещё пять минут маневрировать в небе? Мы допустили Гайдая к полётам после годичного пребывания на вражеской территории и, вроде бы, не ошиблись. Вроде бы... - Передать дело в трибунал, - предлагает начштаба. - Не допускаю, не верю, не хочу верить! - твердил Акимыч. Гайдай упрямо повторяет сказанное: - "Мессеров" не могли увидеть с земли - они шли выше облаков. "Як" продолжал пилотировать без лётчика. Такие случаи редки, но испытателям они знакомы. Щербину, действительно, он ударил по причине, о которой не считает нужным говорить. /Константин понимал. что рассказ о его стычке с лейтенантом, будет воспринят как поклёп на безответного сейчас Щербину/. * * * Комиссия заседала несколько часов. Константин ждал, предвидя невесёлый финал. Выходили из комнаты, глядя мимо него: Только Акимыч подошёл. - От трибунала я тебя спас, можешь радоваться. - А что дальше? Жить будешь. Летать нет. - Как же жить если не летать? - Решили тебя комисовать. Подлечиться тебе, кстати, не помешает. - Задохнусь я без воздуха, Иван Акимыч. - Лучший врач - время. Так-то. * * * - Так-то, так-то - стучат колёса эшелона, увозящего "демобилизованного" Константина. Куда он едет, он и сам не решил. На одной станции в буфете столкнулся со старым однополлчанином, возвращающимся на фронт. - Едешь в тыл? Понятно. Вашему брату испытателю и там теперь работы хватит. Про Женьку Бахтина слыхал? Говорят, он в Энске на какой-то бомбе летает... * * * В Свердловске разыскал Ларису. Девочка лет шести внимательно осмотрела остатки его лётной формы и спросила у матери: - Это папа? В комнате мало мебели, много книг - библиотека Артёма Васильевича. Рассказал о встрече с Виталием в концлагере, о попытке побега. Лариса слушала молча, словно переносясь через время и расстояние. Когда Костя окончил, вздрогнула, будто тот далёкий выстрел задел и её сердце. * * * Константин ушёл, "забыв" в передней банки консервов, которыми снабдили его на дорогу друзья по части. Он сказал Ларисе, что заехал к ней "по пути". Это было неправдой. Свидание с первой любовью заставило его потерять дня три и сделать крюк километров шестьсот. * * * Под солнечными лучами блестит снег на лётном поле. На крыше ангара, на пожарной лестнице, на контейнере из-под мотора - все, кому удалось оставить работу. Сам руководитель полётов взобрался на крышу своего фургона. Все смотрят на начало взлётной полосы, обозначенной на снежном поле сосновыми ветками. Там, опираясь на тонкие ножки, обутые в лыжи, словно в большие колоши, стоит непривычно крохотный самолёт. Впрочем, самолётом его назвать трудно - ни мотора, ни винта на машине нет. Но вот от диковинного сооружения разбежались в стороны чёрные фигурки людей. В хвостовой, словно в пробуждающемся вулкане, заклубился белый пар. - Я "Дятел-3" - разрешите взлёт, - кричит в кислородную маску Женя Бухтин. В наушниках ответ: - "Дятел-3" - взлёт разрешаю. Машина вздрагивает от резкого хлопка и медленно ползёт вперёд. Ослепительный язык пламени за ней вытягивается на десятки метров. Раздаётся раздирающий уши грохот и самодельная камета впивается в небо, на глазах уменьшаясь и оставляя за собой светлый шлейф дыма. Лица наблюдающих взволнованы. В небо взлетел первый советский ракетный самолёт. * * * Евгений Бехтин, несмотря на важность, доверенного ему дела, остался прежним Женькой, весёлым балагуром и душевным другом. - Я теперь, вроде чёрта на метле. И быстро и страшно, и огонь сзади... А если говорить серьёзно - это будущее авиации. Гайдай вздыхал. В райвоенкоме его долго и мучительно уговаривали идти завхозом на какойто заводик. - Никакой дурень к нашим машинам тебя сейчас не допустит - говорил Женя. - Пусть не летать, лишь бы пахло самолётом, - ныл Константин. - Держи хвост парашютом - что-нибудь придумаем! - утешал Бахтин. * * * И придумал-таки. Устроили Гайдая в гараже при аэродроме. Вспомнив свою шоферскую специальность, возил Костя со станции баки с азотной кислотой, подгонял к машинам бензозаправщики. Иногда подходил к самолёту и гладил руками холодный цепкий металл. Жили с Бахтиным по-холостяцки. Жена Евгения, Люда воевала где-то над молдавией. - Что-то, мой фронтовик давно писем не пишет, - жаловался Женя. Вечером в комнату набивались новые и старые друзья - лётчики, инженеры, техники. Тянулись к Жене, к его неистощимому веселью. Обсуждали удачи и провалы, много курили, и Константин забывал про свою беду. Ему казалось, что завтра его, как и их, ожидает новый вылет. * * * Ночью Гайдая, дежурившего в гараже, вызвали к начальнику полётов. - Бери "Виллис", отвезёшь генерала на вокзал. Нач. полётов сел рядом, а генерал с чемоданом устроился сзади. Однако Константин успел в солидном, важном генерале узнать Бориса Лисицына. А Борис, в угрюмом молчащем шофёре, конечно же, не распознал старого друга. Тем более, Костя ни разу не оглянулся в сторону дремавшего Лисицына. * * * - Ну и дурак! - кипятился Женя. - Гордыня его, видите ли, одолела! Унизится побоялся, что ли? - Не в этом дело. Он бы мне, может и помог, да себе навредил. - Тоже верно, - быстро согласился Бахтин. - Ладно, обойдёмся без генералов. Ты на хорошем счету, о тебе не забыли. Дай срок полетишь. * * * Лариса заехала случайно, по пути. Она направлялась в госпиталь к отцу. /Пять дней лишнего пути и восемьсот километров, прикинул про себя Константин/. * * * Очередной взлёт самолёта - ракеты прошёл на редкость удачно. Машина легко оторвалась от полосы и огненной спиралью пошла в небо. Но вдруг круто сорвалась и неумолимо, камнем полетела к земле, скрылась с глаз за пологим снежным холмом. Через мгновенье на том месте вспыхнуло снежное облако, повисело немного и стало медленно таять. Кто-то первым пришёл в себя и крикнул: - К аэросаням! * * * Опустела, притихла весёлая комната Жени. Чуть не каждый день приходили фронтовые треугольнички от Люды - адресата не было. Пусть земля ему будет небом! * * * У проходной столкнулся с полковником. Узнали друг друга. Полковник Мищенко, член комиссии по делу Щербины, "очевидец" его гибели, смотрел на шофёра печальными глазами. - По мою душу приехали? - хмуро поинтересовался Константин. - Угадал. Они зашли в кабинет главного инженера. - Ну-ка, повтори ещё разок свою версию. "Прощай аэродром" про себя произнёс Гайдай. Он не знал, что в папке полковника Мищенко лежат документ, снимающий с него тяжесть несправедливого обвинения. Не знал, что благодарить за это он должен педантичность фашистского лётчика, аккуратно описавшего злополучный бой в лётном журнале своей части. Документ этот попал при нашем наступлении на глаза полковнику, и тот не постыдился признать свою неправоту и не поленился прилететь и обрадовать Гайдая. - Вот и выходит - не верь глазам своим, - как бы извиняясь, заключил он. * * * На приборной доске ракетного самолёта фотография улыбающегося Жени Бахтина. Кажется, он улыбается ему, майору Константину Гайдаю, держащему штурвал реактивного самолёта. - Я же говорил, будет полный порядок! ЛЕТЕТЬ ИЛИ НЕ ЛЕТЕТЬ (одиннадцатая серия) Новая машина Лисицына выглядит превосходно. У неё прекрасное управление, стёкла кабины предельно обтекаемы, противообледенительная система исключительно удачна. Но Гайдаю не нравится её голос. - Что за ерунда - ворчит Борис. - Придумай что-нибудь посерьёзнее. Устроили двигателю гонку на землю - он работал "как часы", но в первом же вылете на несколько градусов поднялась температура охлаждающей воды и масла. - Это не дефекты, а особенности машины! - убеждал конструктор. - Полёты прекращаю, - заявил Гайдай. - Вызывай мотористов, пусть разбираются. - При чём тут мотористы? - возмутился Борис. - Потеряем месяц - и придём к тому же. - А что такое месяц? - Это сдача самолёта государственной комиссии, пуск его в серию и мой отпуск на Рижском взморье. - Доводы крайне убедительны, но на этой машине я не полечу. Причины отказа изложу в рапорте. * * * Вечером, когда Гайдай мучился над составлением рапорта, пришла Аня. Она долго о чём-то шепталась с Ларисой. После её ухода, жена показала ему две путёвки. - Нам везёт: у Бориса и Ани почему-то сорвалась поездка. Они предлагают путёвки нам. Не возражаешь? - Когда ехать? - Через неделю. Как раз удачно: Оля в лагере, вернёмся к её приезду. * * * Борис ждал его у кабинета начальника полётов. - Доброе утро! Несёшь обещанный рапорт? - Несу. Спасибо за путёвки. - Слушай, ты ведь знаешь, как трудно было довести эту машину до испытаний. Я нажил себе за это время сотню врагов. Твой рапорт для них - лучший подарок. Представляешь какой поднимется шум! - Что же ты предлагаешь? - У тебя есть прекрасный повод отказаться от испытаний без рапорта: ты три года не был в отпуске и твоя жена в положении. - Вот почему ты мне путёвочки подбросил? - Чудак, скажи спасибо! Ты будешь отдыхать, а я за это время поколдую над машиной. Вернёшся - продолжишь испытания. - Хорошо. Обещаю порвать рапорт, если ты идеально наладишь двигатель или даже заменишь его. - По рукам! * * * Билеты уже лежали в кармане: Гайдай пришёл на аэродром подписать отпускное свидетельство. В лётной комнате ему представили молодого, симпатичного паренька: - Анатолий Литвинов, заводской испытатель. Будет летать вместо тебя на машине Лисицына. Ошарашенный Константин смял в комок подписанное отпускное свидетельство. * * * - Значит ты решил посадить парня на аварийную машину? Чего же после этого стоит твоё слово! - Машина в порядке, - холодно отрезал Лисицын, - чего нельзя сказать о твоих нервах: мерещатся страхи. Езжай отдохни! - Откуда в тебе столько самоуверенности? - Это не самоуверенность, а опыт. У меня за плечами двадцать восемь машин, пущенных в серию. - Я добьюсь отмены полётов! - Ты поздно спохватился: первый вылет сегодня. Кроме того, если ты сомневался, надо было подать рапорт вовремя, а сейчас... Сейчас ты уже в отпуске. * * * Литвинова Гайдай нашёл у испытуемого самолёта. - Давно летаете? - Полтора года! - похвастался тот. - Но такой машины у меня ещё не было. - Вам говорили о моих претензиях к двигателю? - Да. Но, по-моему, это не серьёзно. - Вы так думаете? - Конечно! Температуру воды и масла можно легко снизить, открыв заслонки радиатора. - Боюсь, что при таком легкомысленном отношении к новой машине, вы не справитесь с заданием. - А мне кажется, вы больше боитесь, что я с ним справлюсь! * * * Лариса укладывает чемоданы, Константин ей помогает. "По-моему", это не серьёзно!" И с каким апломбом сказано!.. А вдруг он прав?.. И докажет это?... Проведёт все испытания и благополучно сдаст машину. Тогда он, Гайдай, старый стреляный воробей, предстанет перед всеми, как трус и перестраховщик. Или второй вариант: этот молодой петушок взлетит, заберётся на высоту, почувствует запах дыма и начнёт дёргать заслонки радиатора - чёрта лысого они ему помогут! И тогда, со своим полуторагодичным опытом, начнёт хватать подряд все рычаги и ручки, и воткнёт горящую машину в землю. "А что я говорил!" - победно заявит тогда он, Гайдай. Но легче ли ему от этого станет?.. - Костя, дай мне другой чемодан, - попросила Лариса. Он полез на антресоли, потянул за ручку чемодана и случайно свалил на пол пыльный макет планера, подаренного ему к свадьбе Борисом. Того самого планера, на котором когда-то впервые взлетел и разбился Гайдай. * * * - Ты же собрался загорать! - удивился Лисицын. - Могу же и я раз в жизни нарушить слово! - Но почему ты вдруг решился лететь, имея столько претензий к машине? - Потому, что, как ты мне обьяснил, - рапорт подавать уже поздно. * * * На восьмой минуте полёта, в наушниках прозвучал тревожный голос: - Сокол! Сокол! Горит двигатель!.. Он обернулся и увидел шлейф дыма. Потом показались и языки огня. Противопожарная система не помогла. Пламя становилось всё больше. Константин отключил двигатель. Машина, лишившись тяги, с огромной скоростью сыпалась к земле. Именно, не планировала, а сыпалась, неудержимо снижаясь на многие десятки метров в секунду. Чтобы в оставшиеся мгновения попасть на аэродром, надо было описать в пространстве хитрую кривую: круто нисходящую спираль переменного радиуса. Трудно было, выполняя эту головокружительную фигуру, в то же время разобраться, где упрётся в землю траектория движения самолёта - на аэродроме или до него. Интересно, как бы вёл себя в такой ситуации этот мальчишка!.. - Сокол! Сокол! Почему не прыгаете? Да потому, что если он выпрыгнет - машина через 20 секунд грохнется и взорвётся вместе с авторитетом Борьки Лисицына! Горящая машина продолжала выписывать в небо затейливую фигуру. * * * Гайдай рассчитал точно. Самолёт плюхнулся на краю аэродрома. Пожарные машины мощными струями сбивали пламя с кабины, из которой санитары вытаскивали обгоревшего пилота. Увидев подбежавшего Лисицына, Константин с трудом улыбнулся и сказал: - Оказывается, на твоём самолёте можно загореть быстрее, чем на взморьи. * * * Литвинов догнал уходящего с аэродрома Лисицына. - Уверен, что если бы вы не сняли меня с полёта - ничего подобного не произошло бы. - Вы - щенок, Гайдай - герой, а я - болван, - ответил главный конструктор. СТЫКОВКА (двенадцатая серия) Хрипло звучало давно уже немодное танго "Утомлённое солнце". В красном уголке под большим, в чёрной окантовке, портретом, стояла маленькая урна - всё что осталось от великана-испытателя Ильи Дымова. Друзья выполнили его завещание - вместо похоронного марша патефон крутил любимую им пластинку. Константин стоял в почётном карауле. * * * Он же возглавил аварийную комисию, разбиравшую причины катастрофы. Полковник Дымов погиб при испытаниях тяжолой серийной машины, каких в институте было немало. Предшествующие полёты проходили нормально, самолёт забирался на большую высоту, справлялся со сложными режимами. Все узлы работали исправно - это подтвердили члены экипажа, по неожиданному приказу Ильи покинувшие машину на парашютах. Что же произошло? Почему Илья не сообщил о причине аварии по радио? Почему сам не выпрыгнул? Буквально на другой же день инженер-испытатель Анатолий Литвинов на самолёте этой серии несколько раз подряд выполнил программу полёта, явившегося роковым для Ильи. Выполнил блестяще, без сучка, без задоринки. Получалось, что и машина и программа безупречны. Значит, виноват в аварии сам Илья. Это оставляло тяжёлый осадок в душе председателя комиссии Гайдая. Но работа есть работа. Скрепя сердце, написал в заключении "Причины катастрофы не выяснены" и занялся новыми делами. * * * - Возьмёшся за стыковку двух машин в воздухе с целью дозаправки горючим, - предложил начальник полётов. - Согласен? - Что за вопрос? А кто полетит на второй машине? - Лейтенант Литвинов. - Почему именно он? - Ему принадлежит идея. * * * Снова судьба упорно сводила его с этим парнем. Невольно сопоставляя его недавний удачный полёт по программе Дымова и смерть последнего, Гайдай ловил себя на растущем чувстве неприязни к молодому испытателю. Константин, за жизнь научился прятать подобные чувства поглубже, и ему это удавалось. Он мог "обмануть" всех, кроме жены. - Ты снова курил? - Да. - Что случилось? - Ничего. * * * Отказать Анатолию в эрудиции было трудно. - Вот кривые выгорания бензина по дальности полёта. Допустим, заправщик и заправляемый самолёт поднялись с одной точки и, пройдя треть пути до цели, первый передаст второму треть топлива на базу. Тогда вторая машина сможет пролететь на треть пути дальше... Разобравшись в чертежах, пошли к самолёту. Требовалось "прилипнуть" в полёте крылом к крылу и, как можно дольше, сохранить строго паралельный курс. Анатолий и тут оказался "на высоте". Вёл машину уверенно и точно, держа расстояние между крыльями, ни больше, ни меньше, чем условленные пятдесят метров. Только раздражал Константина его свист, сверлящий уши по рации... * * * Лариса и раньше жаловалась мужу на дочку. Ольга совсем отбилась от рук - стала хуже учиться, вечером дома не удержишь. Возраст такой, что ни прикрикнешь, ни накажешь. Семнадцать лет, по нашим временам, самостоятельный человек. Судя по всему, пришла любовь... * * * Оператор сцепки докладывает: - Командир, контакт есть! Это означает, самолёты движутся на рассечённой дистанции. В наушниках голос Литвинова: - "Ворон-первый", выдавайте шланг. - Шланг пошёл, - рапортует оператор. - Идёт нормально. Все застыли у своих приборов. Вдруг машину словно кто-то тронул за кончик крыла. И замогильный голос оператора: - Командир... обрыв шланга.. В наушниках свист Анатолия. * * * Возвращаясь домой, Константин наткнулся на нежно воркующую парочку. Сперва усмехнулся, а потом вздрогнул от поцелуя, как от треска обламывающегося крыла - Оля целовалась с Литвиновым. * * * Назавтра Анатолий, как ни в чём не бывало, доложил, что шланг починен, все соединения завальцованы наново и он готов к новому полёту. - Я видел вас вчера с моей дочкой. - Ну и что? - Советую вам избрать иной объект для стыковки, во избежание крупных неприятностей. Литвинов хмыкнул и засвистел сквозь зубы. Оля плакала, Лариса была взволнована. - Зачем ты вмешиваешься в их дела? - Мне показалось, что их дела касаются и нас с тобой. Вмешалась Оля. - Мама, не удивляйся, всё и так ясно. Чтобы понять дочь, надо быть отцом. Константин похолодел. Лариса рванулась, защищая мужа: - Ольга, замолчи сейчас же! - Почему же? Разве родной отец так бы поступил? Константин медленно пошёл в кабинет и, прежде чем закрыл дверь, услыхал звук пощёчины. Потом плакала Лариса: - Она ушла из дому. - Пойди верни её. - Никуда я не пойду. * * * Утром снова взлёт и снова неудача. Летвинов пошёл на посадку, а Гайдай тупо уставился на указатель высоты. 9000 метров. Это та высота, на которой Илья начал увеличение скорости в последнем своём полёте. - Василий Фёдорович, - обратился Гайдай к бортинженеру, - не возражаете против выполнения программы Дымова? - Пожалуйста. Всё равно вылет напрасный. Константин быстро наращивает скорость. Машина идёт нормально, только всё трудней держать ручку управления. Он берётся за неё двумя руками. Тянущие усилия на ручке на много превышают норму. Надо немедленно включать стабилизатор. Но почему он не двигается с места? С большим трудом Константину удалось ввести стабилизатор и ликвидировать опасность. Приземлившись, он выскочил из кабины и бегом направился к синоптикам. - Какая сегодня влажность на девяти тысячах? - 76 процентов. А что? Всё ясно. Ледяная корка на контактах стабилизатора. В день полёта Дымова влажность была ещё больше - 92 процента. А когда летали другие - нормальной. Значит Илья ни в чём не ошибся. Каприз погоды и неподготовленность к нему машины стоили жизни Истребителю. * * * Литвинов, просматривая киноматериалы стыковки, обнаружил причину разрыва шланга. Допоздна провозились с затворным устройством. - Константин Николаевич - обратился он к Гайдаю, когда они одни остались в мастерской. - Вы не разрешите переночевать у вас сегодня? Гайдай посмотрел на него удивлённо. - Дело в том, что у меня Ольга. Вчера я перебазировался к Николаю, а сегодня, хоть под крылом ночуй. * * * И снова: - Командир, есть контакт! - Выдавайте шланг! - Есть! Ур-ра! Полный контакт! Две машины, связанные шлангом, виражируют, не разъединяясь, летают "в обнимку" добрый час. Горючее переливается в баки под радостный свист Анатолия. Это победа! * * * - Предлагаю отметить у меня за рюмкой чая! - говорит Литвинов. - Придёте? - Зачем вам старики? - улыбается Гайдай. - Пляшите уж сами. Ольга дома. Смотрит исподлобья. Одета, как попало. - Что за вид у тебя, - хмурится Гайдай. - Быстренько собирайся, у твоего возлюбленного сегодня праздник. Соберутся свистуны со всего аэродрома. - Спасибо, папа. ГОДЕН! (тринадцатая серия) Предельная высота, которую может достичь современный самолёт, - тридцать пять километров. Американский рекордсмен преодолел двадцативосьмикиломитровый барьер. Советский лётчик-испытатель перекрыл его достижение на тысячу метров. Через год американцы сообщили о взятии одного километра. * * * Гайдай тщательно провёл все инженерные расчёты, добросовестно проделал десятки предварительных экспириментов и доложил, что новая машина Лисицына может перекрыть и эту высоту. На аэродроме появились представители ФАИ - Международной авиафедерации, засуетились любопытные корреспонденты. Начальство готовило документацию к установлению нового рекорда. * * * - Константин Николаевич, вы принесли заключение медицинской комиссии? - Опять забыл. - Но без заключения мы не можем допустить вас к полёту. У нас и так неприятности. - Завтра же принесу. * * * Заключение комиссии можно было принести неделю тому назад. Но оно было отрицательным. Константин хитрил и тянул, ожидая приезда главного врача Управления авиации, надеясь, что тот "переиграет" решение комиссии. То, что главным был его тесть - Артём Васильевич Журавский, - позволяло ему на это надеятся. * * * Артём Васильевич внимательно просмотрел рентгенснимки и результаты знализов и исследований. Потом сам прослушал и прощупал Гайдая и тяжко вздохнул. - На что жалуетесь? - спросил у него Константин. - У тебя крайне сглажена сердечная талия. - Ну и что? Ведь митральный клапан в порядке. - Но РОЭ на десять выше нормы. - По теории Берни - это как раз и есть норма. - А тахикардия? - Это функциональное явление, результат статус фебрикула. Десятки комиссий и перекомисий, через которые прошёл Гайдай, заставили его изучить свой организм, как испытываемую машину. Профессор был восхищён его медицинскими познаниями. - Ну, что ж. Врачом ты можешь работать. А испытателем, увы нет. * * * Вечером пошли к Артёму Васильевичу ужинать. Лариса с матерью возились на кухне. Константин попросил показать его хвалёную коллекцию марок. - Ты же никогда не увлекался филателией. - Дело к пенсии. Пора придумать себе хобби. - Что же именно ты намерен собирать? - Всё, что касается авиации. - Прекрасно, у меня, между прочим, почти всё есть. Вот первые дирижабли, вот парашютисты, вот ТУ-104. Видел? - Я пускал их в серию. - А это немецкие самолёты. "Фокке-Вульф", "Хейнкель", "Юнкерс"... Довольно редкие экземпляры. - Я их сбивал. - Вот последние реактивные... - А что вы скажете об этой марке? Константин достал из бумажника пёстрый глянцевитый кусочек бумаги. Артём Васильевич, вооружившись лупой, прочитал: "США. ДЖО Джордан. 31 тысяча метров. Мировой рекорд высоты". Профессор разволновался. - Где ты достал? - Прислали американцы. Артём Васильевич не выпускал марку из рук. - Значит, ты мне её даришь? - Нет. Меняю. - Отлично. Выбирай, что тебе надо. - Мне нечего выбирать. Напишите "годен" - и она ваша. - Не слишком ли много за одну марку? - Через неделю получите ещё одну: "СССР. Мировой рекорд 34000 метров". Согласны? Не спешите с ответом. Подумайте до завтра. * * * Утром его разбудил телефонный звонок. - Я не спал всю ночь. Эта марка мне нужна позарез! Но я врач, и существует профессиональный долг. Она с зубчиками или без? Это то, что надо!.. Но твои анализы! Такой марки нет ни у кого в Москве... Но я не могу. Не могу! * * * Дочь Ольга готовится к экзамену по анатомии. Константин задумчиво смотрит на схему кровообращения и разрез грудной клетки. - Что у вас в институте говорят о пересадке сердца? - Вполне возможная вещь. Конечно, если удастся преодолеть барьер несовместимости тканей. - Когда же удастся его преодолеть? - Лет через пятнадцать-двадцать. - И не раньше? - Навряд ли. Константин вздыхает. - Жаль. * * * Дача Акимыча в лесу, на берегу озера. Райский уголок! Сам Фролов, по-прежнему, бодрый и хлопотливый. - Значит решил на пенсию? Молодец! Давно пора!.. Мы своё отлетали! Тут рядом можно купить дачку, я тебе сосватаю. Цветы, яблоки, редиска. Благодать! Хочешь - козу дои, хочешь - наливочку пей... Вот она, родная. Собственная, по спец-рецепту... Наливочка оказалась крепкой - Акимыч захмелел на глазах и заговорил совсем по-другому. - Ты думаешь, чего я на этой даче торчу? Да потому, что отсюда аэродром слышно. Вот... Опять 110-й на посадку пошёл. Он гудит, а у меня сердце разрывается. Огород, коза, яблоки... Да я этой козы рожу видеть не могу!. Я лётчик и лётчиком помру. И ты тоже... Нам не коза нужна - нам небо подавай!.. Он вдруг взобрался на крышу своей дачи, ухватился за антенну. Потом широко раскинул руки, как крылья, и загудел: - У-у-у! Штурвал на себя и выше, и выше, и выше. И громко запел: - Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор... * * * Увидев Гайдая на пороге своего кабинета, Журавский попытался юркнуть в ординаторскую, но Константин преградил ему дорогу. - Это последний разговор, - хмуро сказал он проффесору. - Ничего приятного от меня не услышешь. - Значит, вы твёрдо решили списать меня в утиль? - Я думаю о твоём сердце. - Плевать вам на моё сердце, если вы запрещаете мне летать. - Есть тысячи занятий на земле. - А почему вы сами не уходите на пенсию? Ведь вы намного старше меня и болезней у вас, наверняка, больше. - Ты всё прекрасно понимаешь. Лётчик и врач не одно и тоже. - Вы не врач. Вы были врачом в сорок втором, когда полуживого подняли меня на ноги и отправили в небо. И, благодаря вам, я дрался с фашистами. И выжил, чтоб летать. И вот то, что тогда не удалось Гитлеру, сегодня сделали вы... - Товарищ полковник, вы забываетесь! - Товарищ полковник, мне нечего терять! - Разговор окончен. - Нет. Гайдай запер двери кабинета, положил в карман ключ, выдернул из гнезда телефонный шнур. - Что за глупости? - Вы не выйдете отсюда, пока не подпишете мне разрешение на вылет. - Поздно, Костя. Вчера утвердил решение комиссии. Журавский передал Константину пухлую папку. - Здесь все документы - они заверены и зарегистрированы. * * * Ночь. При свете настольной лампы Гайдай в сотый раз перечитывает заключение: "К испытательным полётам на сверхзвуковых машинах - не годен". Печать и подписи... Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. И вдруг... выход! Глупый, дерзкий, мальчишеский, но единственный выход! Константин загибает край листка на сантиметр, намазывает отогнутую полоску клеем и прижимает её к предыдущей странице. Теперь слово "не" оказывается за сгибом, а на странице - спасительное "годен". * * * - Наконец-то! - проворчал руководитель полётов, принимая у Гайдая папку. Полистал, пробежал глазами заключение. - Полный порядок. Значит, завтра в пять ноль-ноль. * * * Аэродром ещё погружён в ночь. Но возле одного самолёта, в свете прожекторов, много людей. Инжинеры устанавливают и пломбируют контрольные приборы. Механики проверяют двигатель. Снуют вокруг представители Центрального аэроклуба, лётное начальство, журналисты. Полковник Гайдай надевает высотное снаряжение и забирается в кабину. Счастливого пути желают ему конструктор Лисицын, жена, дочка и десятки старых и новых друзей. Включена радиостанция. В наушниках - знакомые голоса. Со старта, с контрольных постов, от операторов, работающих на кинотеодолитах, поступают подтверждения о готовности. Машина плавно тронулась с места, на мгновение замерла у начала взлётной полосы и, взбудоражив всё вокруг громовым эхом, рванулась вперёд. На высоте шести тысяч метров яркие солнечные лучи коснулись крыльев самолёта. На земле было ещё темно, а Гайдай уже видел вползающее на горизонт солнце. Высота пятнадцать тысяч. Это трамплин. Константин до упора дожимает сектор газа и машина мчится набирая предельную скорость. - Пора! Стальная птица вздыбилась, запрокинула нос и молнией вонзилась в небо. Страшная тяжесть навалилась на испытателя. Он почти лежал в кресле. Перед глазами мелькали стрелки на приборной доске, но он следил только за одной, самой нужной сейчас, стрелкой высотометра. - Двадцать семь, двадцать девять, тридцать один... Последняя цифра выделена чернилами - это американский рекорд высоты. - Ну, ещё! Не подведи, милая! * * * Приехал профессор Журавский. Подошёл к руководителю полётов. - Кто летит? - Как кто? Гайдай. Артёму Васильевичу показалось, что он ослышался. - Гайдай?! - Да. Я допустил его после вашего "годен". А что? Ему нельзя было лететь? Профессор помолчал, потом ответил. - Раз летит - значит годен. * * * Стрелка переползла через чернильную черту и замерла у цифры 34 тысячи метров: - Всё в порядке! - сообщил на землю полковник Гайдай. - Вас поняли! - весело ответила Земля. |