Роберт ВИККЕРС, Александр КАНЕВСКИЙ

А ЧТО У ВАС?
Репертуар художественной самодеятельности
N 22 1971г.


Р. Виккерс, А. Каневский. Разговор с Землей. Фельетон
Р. Виккерс, А. Каневский. Встреча друзей. Монолог
Р. Виккерс, А. Каневский. Дело об алиментах. Минипьеса
Р. Виккерс, А. Каневский. Болтуны. Сценка
Р. Виккерс, А. Каневский. А что у вас? Сценка
Р. Виккерс, А. Каневский. Изолированная ведьма. Интермедия

Совершенно необходимое предисловие

По известному выражению — "режиссер умирает в актере". В таком случае можно сказать, что эстрадный автор умирает и в актере, и в режиссере, и в афише, и в рецензии, причем умирает безымянным.

Впрочем, в рецензиях бывают исключения. Если на эстраде удача, хвалят всех: актеров, режиссера, художника, балетмейстера, иногда даже аккомпаниатора. Всех, кроме автора.

Если неудача — ругают одного автора. Поэты, прозаики, драматурги, сценаристы, переводчики, критики — все уважительно именуются писателями.

Литератор, пишущий для эстрады, как бы талантливо он ни работал, именуется обычно только "автор".

К чему мы все это говорим? К тому, что вы сейчас откроете книжку эстрадных авторов Роберта Виккерса и Александра Каневского. Нет, в кино-то они писатели, они известны как сценаристы полнометражных, короткометражных и мультипликационных фильмов. И в театре они писатели. Они драматурги, чьи пьесы идут во взрослых и детских театрах.

На эстраде же они — авторы, хотя по справедливости делят успех с Тарапунькой и Штепселем, Мировым и Новицким, Лившицем и Левенбуком, ансамблем "Четыре Ю" и многими другими известными артистами эстрады.

Они люди талантливые и скромные, справедливо считающие, что не автор должен говорить о рукописи (книге), а рукопись об авторе.

Вот мы и предлагаем вашему вниманию книгу, которая сама расскажет о ее авторах — веселых и остроумных писателях Роберте Виккерсе и Александре Каневском.

Мы очень уважительно относимся к их творчеству и вызываем на соревнование участников самодеятельности, которые, возможно, будут исполнять их произведения.

Я. Костюковский, М, Слободской

Р. Виккерс, А. Каневский
Разговор с Землей

Нет-нет, спасибо, я постою. Мне ведь некогда, я, как всегда, тороплюсь. Что же с вами случилось, голубушка? Устали? Еще бы. Ведь вы целые дни вращаетесь... И ночи тоже?.. Ничего не поделаешь, такая у вас должность. Если вы остановитесь, не будет вообще ни дней, ни ночей.

Что вас беспокоит? Дети?.. Обычная история! Вы отдали им все свои богатства, а им все мало. Они преграждают ваши реки, взрывают горы, бурят скважины. Вы отдаете им свою кровь, а они наполняют ею двигатели ракет и покидают вас, стремясь на другие планеты. Конечно, обидно... Что? Вы их именно за это и любите? Вы поистине великая мать.

Я должен вас осмотреть. Повернитесь... Еще повернитесь... О-о, сколько рубцов и шрамов... Следы старых войн?.. Сейчас не болит?.. Только в непогоду ноет?.. Ясно. А тут?.. Больно?.. Да, это свежая рана. Обожжено напалмом. Знаю, знаю, это очень болезненно.

Я вас хочу послушать. Откройте кратер. Дышите. Так... Так... Глубокие внутренние хрипы. Ах, ядерные?.. Учтите, что очень опасно, это злокачественно. По-моему, это связано с затемнениями в левом полушарии.

Как вы наэлектризованы — меридианы натянуты до предела... Почему вас трясет? Боитесь смерти? Чепуха! Температура у вас нормальная — две тысячи градусов. Сколько вам лет? Всего шесть миллиардов? Да вы же совсем девчонка!

Что я вам пропишу? Принимайте свежее солнце. Запивайте дождем, растирайтесь снегом... И гоните мрачные мысли! Вам еще жить да жить. Об этом позаботятся все ваши сыновья и дочери. Дайте, я проверю пульс.

    Музыка, песня.
    "Раз, два, три...
    Растут на Земле города, как грибы,
    В пустынях цветут цветы.
    Народы, былые распри забыв,
    Мостят через пропасть мосты.

    И Земля продолжает смело
    Путь ежедневный свой,
    Чтоб яркое солнце пело
    У каждого над головой.
    Сто, двести, триста...

    В мирные села пламя и дым
    Крылатый несет злодей.
    Земля накрывает телом своим
    Могилы родных сыновей.

    Миллион, два, три...

    Вы слышите: сердце планеты стучит,
    Вы слышите пульса речь.
    Вы слышите: все мы, люди, врачи,
    Три с половиной миллиарда врачей
    Землю должны сберечь!

    Чтоб она продолжала смело
    Путь ежедневный свой,
    Чтоб мирное солнце пело
    У каждого над головой!"

Р. Виккерс, А. Каневский
Встреча друзей

Здравствуй, Москва!

Здравствуй, звонкая, кипучая, родная столица!

Ты занята своими заботами, но всегда находишь время для гостя.

Я люблю тебя, юный, неугомонный город! Я всегда рад хоть на несколько дней окунуться в твою задорную, боевую жизнь, но сегодня... Ты прости меня, Москва, сегодня я избрал особый маршрут. Его указали мне сердце и эта маленькая записная книжка. На ее пожелтевших от времени страницах — фамилии и адреса солдат призыва сорок первого года, твоих сыновей, Москва, и моих побратимов... Мы не виделись двадцать пять лет. Все эти годы я думал о них, мечтал о встрече, да все не получалось. Ведь каждый мой приезд ты не отпускала меня ни на минуту. А как она нужна, эта минута, минута для встречи с самыми близкими людьми, чья дружба родилась в беде и выросла в бою!
    "Бой гремел от зари до заката,
    Выли мины все злее и злее...
    Только к ночи вздохнули ребята
    И уснули в глубокой траншее.
    Солдат согревает родная земля,
    И над ними шумят тополя".
Проходная большого завода. Я обращаюсь к усатому дежурному.

— Вы не поможете мне отыскать Григория Голубева?

— Григория Петровича?.. Это можно!.. (По телефону.) Четвертый?.. Голубева на проходную!

Через пять минут в проходную врывается высокий полный мужчина.

— Наконец-то! Раньше вы прийти не могли?..

— Простите, но...

— Никаких "но"!.. Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться в министерство!.. Вас, я вижу, это ни чуточки не волнует!..

— Да нет же! Меня очень волнует!.. И то, что ты не узнал меня, и то, что налетел все с тем же задором...

— Константин! Елки зеленые! Как же это я? Прости дурака!.. Сколько лет?

— Двадцать пять!

— Сколько зим?!

— Двадцать пять!

Но вот радость на Гришином лице сменяется знакомым мне недовольным выражением.

— Написать ты, конечно, за двадцать пять лет так и не сумел?!

— Но ведь и ты ни строчки не черкнул!

— Нашел с кого пример брать!.. Ладно, ладно, не оправдывайся! Лучше расскажи, где ты, что ты?.. Молодец! А у меня, брат, хвастать нечем!.. Работаю мастером, весь день на ногах, со всеми ругайся! А тут еще по судам затаскали: пьянки, скандалы, алименты... Что ты на меня так смотришь?.. Я народный заседатель. Нечего поздравлять — посочувствовал бы... Что семья? С семьей тоже ерунда! Дочке двадцать пять лет — все куклами занимается. Главный художник у Образцова... Да и сын тоже!.. Дня не пройдет, чтобы не дрался... Чемпион республики по боксу!.. Словом, все не как у людей!

— Старый ворчун! Ты ни чуточки не изменился! В сорок втором ты ворчал на ротное начальство, теперь ты с тем же азартом ворчишь на детей! А вот уже звонит телефон. Это зовут тебя, Гриша. Ну что ж, иди в бой!

Воюешь ты, вижу, здорово, если бы только Меньше ворчал... А впрочем, ворчи себе на здоровье. Иной ведь кричит "ура", а толку от него никакого.

— Вот черт! Поговорить с человеком не дадут! Ну, пока! Вечером в гостинице!.. Ты сейчас куда? К Нине Павловской?.. Она теперь на железнодорожном коммутаторе работает. Я тебе запишу ее номер... О, черт!.. Ну и авторучки у нас выпускают!..

Полчаса я безуспешно пытаюсь дозвониться, и, наконец, когда теряю уж всякую надежду, трубка отвечает:

— Коммутатор Северной железной дороги слушает. (До боли знакомый голос. Все приготовленные слова разом исчезают.)

— Я — голубь... я — голубь... Перехожу на прием... (Долгая пауза, и снова тот же голос.)

— Ласточка слушает, ласточка слушает... Откуда вы?

— Я из четвертой роты, из сорок первого года...

— Костя?.. Неужели ты?.. Почему ты не отвечаешь? (Хорошо, что мы говорим по телефону: она не увидит моих глаз.)

— Да, Ниночка, это я.

— Где ты пропадал? За столько лет ни одной весточки! Я же тебе письмо посылала и... Сорок тонн цемента для Братской ГЭС.

— Какого цемента?

— Прости, это не тебе. Это я абоненту. Костя, дорогой, ты давно в Москве?

(Она никому тогда не говорила "дорогой". Все ждала большой, настоящей любви.)

— ...Мы на Арбате живем. Я тебя с мужем познакомлю. Вместе поужинаем. У нас и заночуешь... прямо в контейнере.

— Где?

— Минуточку! (Абоненту.) Учебники грузите в контейнеры! Костя, ты просто молодчина, что позвонил! Какой ты теперь?

— Взрослый и солидный. А ты?

(Я хорошо помню ее — тоненькая, стройная. Черная коса не помещается под пилоткой).

— Старая стала! Вчера даже седой волос заметила.

— Но у тебя по-прежнему молодой голос.

— Голос, Костенька, у женщин не стареет долго!

— Ты давно замужем?

— Четырнадцать лет. Муж у меня славный... фокусник Кио.

— Кто?

— Это не тебе!.. (Абоненту.) ...Кио вместе с бригадой завтра выезжает на гастроли. Забронируйте восемь вагонов... Муж, говорю, у меня славный. Детей очень любит и... вагон-ресторан.

— Что, пьет?

— Минуточку. (Абоненту.) Вагон-ресторан прицепите к молодежному эшелону, следующему в Сибирь... У меня ведь уже дети есть!

— Сколько?

— Двадцать голов.

— Сколько?!

— Это не тебе. (Абоненту.) Чего вы волнуетесь? Весь молодняк вам отгрузили вовремя!.. Двое их у нас. Один каждую неделю ботинки рвет, другой мыльные пузыри пускает.

(Вот и нашла она семью и любовь, за которую смело, по-мужски и воевала двадцать пять лет назад.)

— Поздравляю, Нинок, и не буду тебе больше мешать! Жду вечером в гостинице! Придешь?

— Обязательно! Мужа приведу и... шесть молодых слонов...

— Каких слонов?

— Индийских... Это не тебе, Костя, не удивляйся!

— Я не удивляюсь! (Я не удивлюсь даже, если она даст команду грузить на Северный полюс ананасы!..)

— Алло!.. Слушаю!.. Передаю!.. (Абоненту.) Немедленно отгрузите полтонны ананасов на Северный полюс-4.

— Ну вот, я не ошибся... До вечера!
    "Спит вповалку четвертая рота,
    Не снимая сапог и шинелей,
    Потому что сегодня пехота
    Спит впервые за эту неделю.
    Солдат согревает родная земля,
    И над ними шумят тополя".
— Василий Аркадьевич на заседании. Увидеться с ним невозможно.

— На фронте Василий Аркадьевич делал невозможное. Авось и сейчас что-нибудь придумает.

— Ну что ж: мой долг вас предупредить. Идите в конференц-зал. Там сегодня встреча с зарубежными врачами: обсуждение опытов профессора Платонова.

Зал полон, только в первом ряду одно место свободно. Набравшись храбрости, прохожу и, стараясь быть незаметным, сажусь.

В президиуме на меня все же обращают внимание. Удивленно и немного испуганно смотрят на меня близорукие глаза Васи Платонова, моего старого однополчанина.

— Здравствуй, Василий! — говорю я ему глазами.

— Здравствуй, Константин, — отвечает он тоже молча. — Неужели это ты?

— Я. Честное слово.

— Очень рад тебя видеть. Прости, что я не могу сейчас сойти к тебе, но...

— Я не обижаюсь! Ведь ты — великий ученый, да-да, не маши рукой! Ты великий ученый, гордость нашей роты, гордость нашей Родины!

— Ты не то говоришь! Вспомни лучше нашу последнюю встречу.

— Я помню. Это было в санчасти. Ты оперировал мне руку.

— Ну, это был пустяк!

— Неправда! Рана была опасной. Не зря ты смотрел на меня так же испуганно, как на фото в "Известиях".

— Ты сохранил эту газету?

— Еще бы! Как там сказано? "Вековечная мечта человечества сбылась! Советский врач Василий Платонов бросил вызов неизлечимой болезни и победил ее. Профессор Платонов — гордость мировой медицины!..".

— Опять ты не о том, не о том! Ох, скорее бы кончал этот немец!

— Пусть говорит, ведь он тебя так хвалит!

— Лучше бы ругал, да покороче!.. Расскажи же мне о... Нет, об этом надо вслух.

— Да, да! Сегодня в восемь. В "Украине". Будешь?

— Во что бы то ни стало!
    "Спят солдаты, намаявшись за день,
    А вокруг еще травы дымятся...
    Отойдем-ка в сторонку, приятель, —
    Утром снова им в бой подниматься!
    Солдат согревает родная земля,
    И над ними шумят тополя".
Я нетерпеливо смотрю на часы, я хочу подогнать стрелки к той минуте, когда широко распахнутся двери и войдут мои друзья. Нет, они не войдут, они вбегут, влетят, ворвутся!..

Они придут постаревшие, но юные, веселые, умные, самые родные и самые близкие мне люди!

Они придут, принося тепло воспоминаний и огонь сегодняшних дел.

Они придут, и сразу станет тесно в номере. Они придут и будут шутить, шуметь, перебивать друг друга...

Они не придут!

Они все погибли на дорогах войны.

Не работает на заводе ворчливый Гриша Голубев. В сорок третьем под Черниговом, ворча, что ему дали всего две гранаты, он бросился с ними под вражеский танк...

Так и не дождалась своего счастья тоненькая девочка Нина Павловская. Попав под Харьковом в окружение, вызвала на себя артиллерийский огонь наша Ласточка.

Рак еще не побежден. Быть может, потому, что во время штурма Киева опрокинулся на сырую траву и замер навсегда Вася Платонов, испуганно глядя в небо добрыми, умными глазами!..
    "На заре просыпаются реки,
    На заре пробуждается ветер,
    А солдаты уснули навеки
    Ради жизни на нашей планете.
    Солдат согревает родная земля,
    И над ними шумят тополя".

Р. Виккерс, А. Каневский
Дело об алиментах

Судья. Слушается дело о взыскании алиментов. Иск гражданина Орлова Ивана Андреевича гражданину Орлову Алексею Ивановичу. Истец есть?

Истец. Есть.

Судья. Ответчик явился?

Ответчик. Да, здесь.

Судья. Слово предоставляется истцу.

Истец. А мне, собственно, добавить нечего. Все в заявлении. И как родной сын в дом не пустил и как нетрудоспособному отцу помогать отказался.

Первый заседатель. От второго брака у вас дети есть?

Истец. Дочь. На Урале. Девочка добрая, да с зятем я не ужился. Чтоб ей жизнь не калечить, к сыну подался. Думал на старости лет внука понянчить... Есть, товарищи судьи, такая присказка: "Не имеешь детей — всю жизнь живешь, как человек, но умрешь, как собака. Имеешь детей — умрешь, как человек, зато всю жизнь живешь, как собака". А я и жил и умру, как пес.

Ответчик. А вы бы попробовали быть человеком!

Истец. Это он за покойную мать мстит. Да если б покойница была жива, она б со стыда сгорела, узнав, что ты родного отца заставил на алименты подать, перед людьми позориться!

Второй заседатель. Истец, почему вы жене не платили алиментов?

Истец. Отказалась. Официально. У вас в деле — ее заявление.

Судья. Ответчик, когда вы в последний раз видели отца?

Ответчик. Месяцев за шесть до своего рождения.

Истец. Эх, Леша! И у тебя сын растет, он тебе за меня тем же отплатит. (Судье.) Да я каждый год сюда приезжал и издалека, тайком на него любовался.

Первый заседатель. Почему же тайком?

Истец. Чтобы покойницу не огорчать. Она с меня слово взяла. А я ее обмануть не мог... Святая была женщина... Вот смотрю сейчас на него, и сердце сжимается; те же глаза, нос, губы... (Отворачивается, принимает таблетку.)

Ответчик. Значит, вы продолжаете требовать, чтоб я вам алименты платил?

Истец. Да, требую. Не волнуйся, тебе недолго придется нести расходы: у меня астма, и я после второго инфаркта... Послушай, человек ты или зверь?!.. Ведь перед тобой старик отец... Понимаешь — отец! Неужели в тебе молчит голос крови?!

Ответчик. Молчит. Да он и не может заговорить, потому что я — не ваш сын.

Истец. Что?.. Слышите, товарищи судьи, какую он лазейку нашел?.. Алеша, опомнись! Мать не позорь!

Ответчик. Я не Алеша. Меня зовут Виктор. И фамилия моя не Орлов, а Валежко. Вот мои документы. Простите, товарищи, за этот маскарад, но иначе такого фрукта нам бы не одолеть. Это мы с ребятами придумали, когда повестка пришла. Мы не сомневались, что он не догадается — ведь он сына и в глаза не видел. А Алеша Орлов сейчас в экспедиции. Он ни о чем не подозревает. Да это и к лучшему.

Судья. Истец, вы желаете что-нибудь сказать?

Истец. Хочу сказать, что недооцениваем мы нашу советскую молодежь! Я на все случаи приготовил ответные удары, но такого поворота, сознаюсь, не ожидал. Искренне восхищен! С удовольствием пожал бы вашу руку, но знаю — откажетесь. Ну что ж... Поеду на Кавказ. Там у меня еще один сын, от фронтовой подруги. Теперь, прежде чем подать в суд, проверю у него паспорт. Благодарю за урок. Разрешите откланяться!

Р. Виккерс, А. Каневский
Болтуны

Первый. Что вы собираетесь делать?

Второй. Я спою о борьбе с хулиганством. Решил покончить с этим позорным явлением раз и навсегда.

Первый. Песенкой?

Второй. Да. Собственного изготовления.

Первый. Как она называется?

Второй. "Песенка о хулиганстве, ведущем к пьянству и аморальным поступкам, вызванным халатным отношением общественности, которая все еще, к сожалению, иногда проходит мимо". Ну, как? Хорошее название?

Первый. Длинное!

Второй. Вот и чудесно! Ни один хулиган не выдержит!

Первый. А зрители выдержат?

Второй. Это их личное дело. Я свою песенку хулиганам пою!

Первый. Но ведь в зале нет ни одного хулигана.

Второй. Вот видите: испугались и не пришли!

Первый. Неужели вы серьезно думаете, что ваша песенка поможет в борьбе с хулиганством?

Второй. Раз и навсегда! Надо только ее донести до каждого хулигана.

Первый. Интересно, как вы думаете "донести ее до каждого хулигана"?

Второй. При чем здесь я? Мое дело спеть, а связь с хулиганами пусть налаживает милиция.

Первый. А вам не кажется, что в борьбе с хулиганством мы все должны активно помогать милиции?

Второй. Пожалуйста. Я могу свою песенку спеть во всех районных отделениях, чтобы вдохновить наших милиционеров!

Первый. Ну а если на вас нападет хулиган, что вы тогда запоете?

Второй. Ту же песенку.

Первый. Своим голосом?!

Второй. Не своим голосом. Я буду тогда не петь, а кричать. И то только в том случае, если мне будет подпевать сводный хор управления милиции.

Первый. Я вас серьезно спрашиваю: неужели вы станете петь, если на вас нападет хулиган?

Второй. Какой хулиган? Настоящий?

Первый. Настоящий!

Второй. Тогда я попрошу, чтобы эту песню перед хулиганом исполнил Кобзон.

Первый. Почему же Кобзон?

Второй. Потому что настоящему хулигану должен петь настоящий певец!

Первый. Ну а если песня не поможет, и хулиган ударит Кобзона?

Второй. Тогда Кобзон споет ее на бис.

Первый. А если опять не поможет?

Второй. Пусть поет до тех пор, пока хулиган не обессилет.

Первый. А вам не приходила мысль, что вы сами лично, без песни, должны участвовать в борьбе с хулиганством?

Второй. Приходила.

Первый. Ну и что?

Второй. Сразу ушла.

Первый. Почему?

Второй. Потому что с хулиганами трудно самому бороться: они ходят толпами.

Первый. Толпами?

Второй. Точно. Вот сижу я сегодня в сквере, вас дожидаюсь... Тихо, спокойно. Вдруг налетают хулиганы, выражаются нецензурно, устраивают дебош...

Первый. Сколько их было?

Второй. Дюжина. И вот эти десять лоботрясов...

Первый. Позвольте, вы же говорили — дюжина?

Второй. Раньше считали на дюжины, теперь на десятки.

Первый. Сколько же их все-таки было?

Второй. Я же вам русским языком говорю: восемь.

Первый. Неужели сразу восемь хулиганов?

Второй. А если пять, так это мало?

Первый. Ага! Значит, пять! А может, меньше?

Второй, Перестаньте торговаться! Их было пятеро, и оба пьяные.

Первый. Оба? Значит, только двое?

Второй. Разве дело в количестве? Дело в качестве! Вы бы посмотрели на его цвет лица!

Первый. "Его"? Так он был один?!

Второй. Кто сказал один?.. Зачем вы меня со счета сбиваете!

Первый. Скажите прямо: сколько их было?

Второй. Какая разница?

Первый. А все-таки?

Второй. Около двух.

Первый. Что значит: около двух?

Второй. Это значит меньше трех, но больше одного.

Первый. А точнее?

Второй. Ну, хорошо, один! Но он был с ножом!

Первый. С ножом?

Второй. И все время ругался...

Первый. Значит, с ножом?

Второй. Я же вам говорю: ругался. А для меня ругань — это нож в сердце.

Первый. Почему же вы ему не спели свою антихулиганскую песенку?

Второй. Не было аккомпаниатора. Вот он и разорялся. И хоть бы кто-нибудь его остановил!.. Пишем, понимаете, кричим: "Общественность!.. Общественность!..", а как до дела доходит — хулиган есть, а общественность!.. (Машет рукой.) Я сидел и возмущался.

Первый. Безобразие! Здоровый мужчина не мог унять зарвавшегося мальчишку!

Второй. Мальчишку?.. Вы бы на него посмотрели!

Первый. Смотрел. Полчаса стоял и смотрел.

Второй. Где?

Первый. В том же скверике, в кустах... Мне просто стыдно было за вас!

Второй. Почему же вы не вмешались!

Первый. Кто?

Второй. Вы.

Первый. Я? Чего это я должен был добровольно лезть под нож?

Второй. Но у него не было никакого ножа!

Первый. У него не было, а у другого был.

Второй. Сколько же, по-вашему, их было?

Первый. Около трех. Но дело не в количестве... Ведь все пятеро были пьяные.

Второй. Пятеро?! Он же был один!

Первый. Перестаньте торговаться!.. Если бы на вас напало десять вооруженных человек, и вся эта дюжина хулиганов ругалась...

Второй. Почему дюжина? Вы же сказали: десять?

Первый. Я считаю по-старому.

Второй. Могли бы все-таки показаться из-за кустов. Ведь вы же член народной дружины!

Первый. Я был без повязки.

Второй. Я и так знаю, что вы член народной дружины.

Первый. Вы знаете, а хулиганы не знают!

Второй. Видите, как вы рассуждаете!

Первый. А вы как рассуждаете?

Второй. Я так рассуждаю: если бы каждый, так сказать, вместе с общественностью, смело и решительно, без лишних разговоров, одного за другим, не говоря об остальных... Э, да что вам объяснять! Все равно не поймете!

Первый. Почему не пойму? Мне все ясно!

Второй (пораженно). Ясно? Впрочем, так, как я объяснил, то каждому... Слушайте, что вам ясно?

Первый. Ясно, что иногда, в некоторых случаях, если бывает необходимо, то, честно говоря, все же приходится!..

Второй. Правильно! Вам действительно все ясно!

Первый. А вот насчет общественности я с вами не согласен, потому что, знаете, бывает положение, даже если хочешь, но не знаешь, приходится обдумать, так сказать, ситуацию, во избежание последствий, потому что!..

Второй. Возможно. Вам в кустах виднее!

Р. Виккерс, А. Каневский
А что у вас?

На главной улице областного центра встретились два человека.

Первый. Ну?

Второй. Ну?

Первый. Что?

Второй. Что — что?

Первый. Что — "что—что"?

Второй. Вы откуда?

Первый. А вы откуда?

Второй. Я от своего района.

Первый. И я от своего района.

Второй. Куда?

Первый. А вы куда?

Второй. На областное совещание.

Первый. И я на областное совещание.

Второй. Что привезли?

Первый. А вы что привезли?

Второй. Показатели.

Первый. И я показатели.

Второй. Какие у вас?

Первый. А у вас какие?

Второй. У меня двенадцать с гектара.

Первый. И у меня двенадцать с гектара.

Второй. А честно?

Первый. А вы честно?

Второй. У меня три.

Первый. И у меня тоже два.

Второй. Что ж вы думали?

Первый. А вы что думали?

Второй. Я ничего не думал.

Первый. И я ничего не думал.

Второй. Пошли на совещание!

Уходят и входят снова. Первый. Ну?

Второй. Ну?

Первый. Что?

Второй. Что — что?

Первый. Что — "что—что"?

Второй. Вы откуда?

Первый. А вы откуда?

Второй. Я с областного совещания.

Первый. И я с областного совещания.

Второй. Что слышно?

Первый. А у вас что слышно?

Второй. Долбали.

Первый. И меня долбали.

Второй. Сколько?

Первый. А вас сколько?

Второй. Меня трое.

Первый. И меня трое.

Второй. А честно?

Первый. А вас честно?

Второй. Меня двенадцать.

Первый. И меня тоже все.

Второй. Ну и что?

Первый. А у вас "ну и что"?

Второй. Сняли.

Первый. И меня сняли.

Второй. Ну и как?

Первый. А у вас "ну и как"?

Второй. Перебросили.

Первый. И меня перебросили.

Второй. Куда?

Первый. А вас куда?

Второй. Меня в ваш район.

Первый. А меня в ваш район.

Второй. До следующего совещания.

Поменявшись портфелями, разошлись.

Р. Виккерс, А. Каневский
Изолированная ведьма

Появляется Она — хозяйка квартиры. Входит Он.

Он. Здравствуйте! Я к вам от домоуправления. Скажите, это вы писали заявление на гражданку Воробьеву, проживающую в этой квартире?

Она (вздыхая). Я.

Он. Мне поручили уточнить некоторые факты, изложенные в вашем заявлении. Первое: правда ли, что Воробьева систематически сыплет в ваш борщ соль?

Она. Истинная правда! Из борща рассольник делает.

Он. Второе: верно ли, что она отравила вашу кошку?

Она. Кота.

Он. И, наконец, третье: действительно ли второго марта этого года гражданка Воробьева заперла вас в ванной комнате и не выпускала до вечера?

Она. Было такое!

Он. Ну что ж, картина ясна! С таким человеком, конечно, жить невозможно.

Она. Невозможно!

Он. Остается только увидеть гражданку Воробьеву. Она дома?

Она. Дома, дома.

Он. Попросите ее, пожалуйста, сюда.

Она. А чего просить? Я же здесь.

Он. Вы-то здесь, но для полной ясности нужна еще и Воробьева.

Она. Так ведь Воробьева — это я!

Он. Вы?!

Она. Ну да. Я Воробьева.

Он (ошеломленный). По-по-погодите... Я ничего не понимаю. Вы— Воробьева?!

Она. Я.

Он. А жалобу писали на Воробьеву?

Она. На нее.

Он. Выходит, вы сами на себя писали?

Она. Ага!

Он. Но зачем?

Она. А на кого мне еще писать? Квартира-то отдельная, соседей нет. Надо как-то выходить из положения!

Он. Все-таки, отчего вы на себя такое наговорили?

Она. С горя. Посудите сами, как я раньше жила. Да у нас не квартира была, а коммунальный рай! Выйдешь, бывало, на кухню, душа радуется: четыре плитки, восемь столиков, шестнадцать хозяек! Вот это размах! С одной поссоришься, другой насолишь, третьей чайник перевернешь! И потом, от жизни не отстаешь, всегда в курсе: кто любится, кто судится, кто где бывает, кому что пишут!.. Жила бы так двести лет, если б дом не снесли, а меня не изолировали...

Он. Так это хорошо!

Она. Куда там! Кухня — одна, плита — одна, хозяйка — одна, а неприятностей тысячи! Сначала пробовала чем-то полезным заняться: загляну через скважину в другую комнату — ничего интересного. Перехватывала собственные письма — скука, соседям лучше писали! Ругаться пробовала— где там! Ругайся хоть неделю, никто тебе слова плохого не скажет, потому что не слышит!

Он. Выходит, вы сами себе ежедневно соль в борщ сыпали?

Она. Сыпала.

Он. Зачем?

Она. По привычке.

Он. И кота своего отравили?

Она. Отравила, сердечного. (Плачет.)

Он. Чего ж вы плачете?

Она. Жалко. Очень я его любила.

Он. Зачем же было травить?

Она. А кто это сделает? Соседей-то нет!

Он. И в ванной сами себя заперли?

Она. Сама.

Он. Невероятно! Как это можно, находясь внутри, закрыть себя снаружи?

Она. Сама удивляюсь!.. Голубчик! Помогите мне выселить себя из этой квартиры!

Он. Но... у нас нет оснований...

Она. А мои страдания — это не основание? Я больше не могу, слышите, не могу! Я к общественности обращусь. (В зал.) Товарищи! Дорогие! Меняю изолированную квартиру со всеми удобствами на любую жилплощадь в многонаселенной квартире!